Слюна Павла имела привкус миндаля, поэтому все блюда, которые успела попробовать Агриппина, были похожими на то круглое утреннее пирожное. Объятия и ласки её новоиспеченного мужа были такими, словно у него было не две, а четыре руки, а когда он вошел в неё, Агриппина почувствовала, что в её теле выросло гибкое дерево, протянувшее ветви по венам и даже по самым мелким сосудам. Ни разуму, ни душе не осталось места в теле женщины, и, выскочив, они унеслись куда-то в космос…
После трёх полетов во вселенную и обратно душа Агриппины запросила пощады. Смилостивившись, Павел позволил жене задремать, укрывшись его волосами.
– Они мягче и теплее верблюжьего одеяла, – пробормотала она.
Павел поцеловал Агриппину в ухо и шепнул:
– Я знаю, что ты ведьма. Также мне ведомо, что ты искусна в вязании. Но я всё равно согласен взять тебя в жены, потому что ты никогда не найдёшь той пряжи, из которой можно сплести мою смерть.
Уснувшая было Агриппина открыла глаза. Павел смотрел на неё своим правым глазом, в котором совсем не отражалась его улыбка. Это выглядело так, будто лицо его было наспех составлено из половинок двух разных лиц. Агриппину рассердило это несоответствие.
– Все мы смертны, а раз так, то для каждого найдётся подходящая пряжа, – буркнула она. Павел расхохотался и снова склонился к уху жены.
– Ладно уж, скажу тебе по секрету, – обведя острым языком её ушную раковину, продолжил он. – Чтобы связать мою смерть, тебе понадобится сперва собрать всё мое время, затем спрясть из него нить длиною в тысячи лет, и только потом приступать к вязанию. Но ты не успеешь собрать моё время, потому что твоё собственное – намного короче.
Павел сел в кровати, по-турецки скрестив ноги, и раскурил трубку.
– Знаешь, дорогая, тебя не должно это волновать, потому что я избавлю тебя от того, чего ты больше всего боишься, и дам то, что тебе необходимо и что ни один из твоих мужей не смог тебе дать. За что все они и получили по заслугам.
– Откуда ты знаешь, что мне нужно и чего я боюсь?
– Женская душа как остров, с какой бы стороны не дул на нем ветер, он всегда дует с моря. Ты боишься старости.
Павел перелез через Агриппину и оказался справа от неё. Теперь на женщину ласково смотрел густо-золотой левый глаз мужа.
– Кто ты? – тихо спросила она.
– Если хочешь, можешь считать меня колдуном, – Павел подмигнул Агриппине. Она вдруг увидела, что на теле мужчины стали проступать неясные письмена, немного похожие на арабскую вязь.
– Что это, тайные заклинания? – спросила женщина, проведя пальцем вдоль мужниного плеча.
– Всего лишь мои любимые сны. Если записать их на собственной коже, сны будут возвращаться снова и снова.
– Прочти мне хотя бы один из них.
– Не получится, душенька. На этом языке можно только писать.
– Так не бывает. Что же это за язык?
– Язык