Он не любил, когда его звездное имя произносилось на ослиный манер. С царственным видом Ио прогуливался по коридорам, не обращая на шутников внимания
Дочь актрисы из фильма своей судьбы он встретил в коридоре.
Ее глаза! Серовато-голубые, бездонные. Они казались хрустальными. Два бокала морской воды. В них можно было, словно в аквариум, запустить руку и вытянуть пеструю рыбку девичьей мысли – как побыстрее избавиться от невиноости. Подкрадывался двадцатый год, и ее слегка удивляло отсутствие кандидата на роль первого любовника – назабвенного, по словам подруги. Ее глаза были полны ярости приглашения. Прозрачные стрелы ее желаний испускались взглядами во все стороны, но чаще поражали прогуливающегося по коридорам профессора Ио.
При встрече с девушкой не в своем вкусе, но своей судьбы, Ио рассказывал анекдотец. Фривольный! Ибо они, анекдотцы эти, не были у него даже скабрезными. Если попадалось бранное слово, – он произносил его как бы в кавычках: с понижением в голосе, приседанием и одновременным движением руки чуть вверх и вперед. Она хихикала, поправляла воротничок рубашки, предлагала меняться очками или часами, но никогда не просила поиграть хрустальными четками, в отличие от всех прочих: тем и нравилась. Иногда только прикасалась к ним пальчиком с янтаринкой и слегка подталкивала, словно маятник.
Хрустальные четки! Иного безвкусного и нетребовательного человека вполне удовлетворили бы обыкновенные стеклянные бусы. Но не таков профессор. Ио – не просто любитель, он – обожатель стекла.
Хрустальные четки ему привезла из Парижа монголка Уну – красавица-с-немытыми-волосами или цветок-в-пыли, как он ее называл. Она была дочерью монгольского посла в Париже, говорила на четырех языках, но ни на одном из них так и не научилась писать. За свои курсовые она расплатилась с профессором четками, а также себя предложила впридачу. Ио не успел еще и рта открыть, чтобы отказаться от ее заманчивого предложения, как она задышала со стонами.
– У-мо-ляю! Потише! – замахал на нее Ио руками. – Соседи!
Уну перестала, но как только он начал ее раздевать, вновь задышала и уже не переставала.
Соседи стучали в стену и предлагали кошке снотворное.
– … или от желудка что-нибудь. Бэ-эдное животное!
– Нет-нет, Сара Абрамовна, ничего не нужно. Сейчас пройдет.
Перевернутый вниз головой дракон фосфоресцировал под кожей пурпурными точками у нее на спине.
Уну привезла из Франции настоящие тибетские четки из горного хрусталя. С магическими надписями на гранях. На золотом шнурке.
– Чинк… чинк… чинк! – сообщали бусинки на своем хрустальном языке.
Если профессор забывал четки дома, то в перерывах между лекциями брал самую быстроходную из всех черепах – таксомоторную – и все же недостаточно быструю, чтобы обогнать беспокойство, мчался домой, бежал по лестнице на пятый этаж, плюхался в кресло и беззвучно плакал, как мать над