Толпа ополченцев, гаморов и солдат из Гелы заполняет внутренний двор дома Агесилая. Горюющего стратега поднимают на ноги. Во рты погибших жителей Ортигии, мужчин, женщин и детей, вкладываются серебряные монеты – оплата перевозчику3. Трупы мятежников обезоруживают, выносят на улицу с поруганиями и осквернениями, прочь из дома. Агесилай приходит в себя. Руки сжимаются в кулаки. Голубовато-серые глаза сверкают свирепостью. Стратег вспоминает о совместной скорби. Агесилай оборачивается к соратникам.
– Сограждане, поможем друг другу пережить горе тяжкое! Не оставим друг друга наедине с безумием утрат! – Агесилай хватает за руки внука и Полидама. Втроём мужчины покидают опустевший дом. Трупы хозяев оставляют на попечение раба.
– Нет-нет! Не… не… не пойду домой! – Полидам останавливается поперёк улицы. – У меня нет глаз. Я слепой. Не смогу увидеть мёртвыми любимых сыновей… жену. Нет, дорогие мои, мне нельзя возвращаться к потухшему очагу. Я не пойду домой!
– Сирота Полидам, мы свершим похоронные обряды за тебя. – Агесилай оставляет скорбящего Полидама на попечение солдат из Гелы. Перед стариком возникают словно бы из ниоткуда двое серых в пепле оборвышей.
– Как вас зовут, гаморы? – Стратег Агесилай обращается к мальчишкам почтительно, как к ровне по званию и даже возрасту.
– Всадник Мирон, – представляется оборвыш покрепче, повыше.
– Гамор Граник, – выкрикивает мальчишка тоньше.
– Возьмите за руки моего внука, гамора Гермократа. Теперь вы трое – неразлучные друзья. До самой смерти друзья. Вы трое поняли меня? – Старик вручает внука заботам новых товарищей. Трое мальчиков хлопают друг друга по рукам. Агесилай вновь командующий полисным ополчением. Раздаётся призывный рёв трубы. Стратег приказывает отчистить улицы Ортигии от трупов, баррикад, осадного мусора пожарищ. Ополченцы, гаморы, жители Гелы разбирают первую баррикаду из мебели, камней, брёвен. Совместными усилиями горе отдельных семей смягчается в реку общей печали.
Часть первая.
Литургия двух всадников
1. Театр
Утро литургии всадников.
Как выглядит утро дня неизбежной смерти? Каково это – принять вызов чести и ввязаться в битву без малейшего шанса выжить? Как чувствуется ритм времени от стремительно приближающегося жестокого испытания? Давит ли воля богов тяжёлым грузом на плечи? Жжёт ли во рту горечь полыни? Подкатывают ли к глазам слёзы прощания со всем, что было дорого? Покрываются ли потом ладони в предвкушении последнего в жизни смертельного состязания на ловкость владения бронзой? Утро литургии двух всадников украшено облачками тревожных ожиданий.
– Братья! Мои дорогие