– Да, мама? – произнес он встревоженно, прижав телефон к уху. – Что случилось?.. Трубу в ванне прорвало? А аварийную ты вызвала?.. Хорошо, я сейчас же приеду, не волнуйся!
Он убрал мобильник обратно в карман и с виноватым видом посмотрел на профессора.
– Алексей Иванович, простите пожалуйста, но мне срочно надо ехать к родителям. Трубу в кухне, как назло, прорвало. Отец в командировке. А мама у меня ужасно переживает в таких ситуациях. Разволнуется, давление подскачет. Можно я пойду?
– Конечно, Сева, иди, – легко согласился Леденёв и даже ласково улыбнулся вслед убегающему ординатору.
Дверь за Ярцевым закрылась. Профессор повернулся к Глебу. Тот поставил перед ним стакан с чаем и блюдце с печеньем, а сам сел на диван.
– Ну что, Глебушка, пусть наш друг Всеволод спешит на свидание, или «прорыв трубы», как это у него называется, а мы с тобой побеседуем о важном. Побеседуем?
Глеб улыбнулся проницательности Старика (всем ясно, какую трубу у Севки прорвало!) и кивнул, беря в руки кружку с чаем.
Они вышли из клиники, когда уже совсем стемнело, но и ветер стих, перестал хлестать мокрым снегом прячущихся под зонтами прохожих. Знобкий воздух был пропитан сыростью.
– Алексей Иванович, можно я вас провожу до дома? – спросил Глеб, засовывая руки в карманы куртки и поёживаясь от холода. Профессор жил за парком, совсем недалеко от клиники.
– Ну, провожать ты свою барышню будешь, друг мой. А мы с тобой просто прогуляемся до моего дома. Благо все дорожки в парке освещены. А потом зайдём к нам поужинаем.
– Что вы, Алексей Иванович, неудобно! – воскликнул Глеб, немного испугавшись предложения шефа. Ему просто хотелось продлить удовольствие от задушевной беседы со Стариком. А выходило, что напросился в гости, да ещё и на ужин.
– Что ж тут неудобного? Ты же живёшь один? Один. Мама тебе котлеты не жарит, пироги не печёт?
– Не печёт, – помотал головой Глеб, соглашаясь.
– Вот. А Катерина Васильевна наша печёт. Так что пойдём есть Катины пироги. И не возражай, Глеб, не спорь со старшими!
Глебу очень нравился тёплый, гостеприимный дом Леденёвых. Он готов был часами слушать интересные, весёлые, пересыпаемые шутками и остротами разговоры за общим столом, истории из клинической практики не только самого профессора, но и его супруги, тоже преподававшей в университете, только на терапевтической кафедре. За волшебную стряпню Катерины Васильевны вообще можно было продать душу. А запах книжной пыли и типографской краски в огромной профессорской библиотеке казался ему лучшим запахом в мире. Он мог бы прожить целый год, никуда не выходя