Да что тому чинушке до красоты?! У него самое красивое на белом свете (вернее, в пыли бетонной) – это он сам, единственный и неповторимый!
Но все же чинушка, с перепугу отступая, выпалил скороговоркой:
– Нет, не вру! В небоскребе живет десять тысяч людей! И больше их нигде нет! Говорю же тебе: жестокие, кровожадные, неуправляемые деревья полностью заполонили все пространство и не оставили места для жизни нормальным людям! То есть нам, чиновникам! Деревья людей вытеснили! А сейчас они уничтожают каждого, кто к ним приблизится!
– Деревья не могут! Они – хорошие!
Злата, разъяренная, раскрасневшаяся, готовая растерзать за любой на свете листочек, потому что он живее этого доходяги, уже практически прижимала отступающего чинушку к стенке. Тот от ужаса такого прокричал:
– Могут! Они разбивают людей в пыль! От человека ничего не остается! Кроме обуви!
Его голос сорвался на фальцет, бледную лысину оросили капельки пота, тощая шейка надувалась зеленоватыми венами.
– Каким же это образом? – Злата перешла на зловещий шепот. – Скажи-ка, дружочек, как легко и просто можно стереть в пыль человека, вот, например, тебя? – и она протянула руку к чинушке.
Тот задрожал всем своим тщедушным тельцем и осторожно показал немощной рукой:
– Вот так: хлоп! – и нету! – он хлопнул почти прозрачной пятерней по столу, поднял ладонь к глазам: наверное, надеялся увидеть там распыленного им лично, собственноручно человека.
– То есть дерево наклоняется к земле, лупит со всей дури по человеку и возвращается в свое исходное положение?
– Д…д…да, приб… б… близительно так, – зажатый в бетон чинушка воспользовался тем, что Злата задумчиво изучает воображаемый рисунок на бетонной стене – дерево кровожадное убивает чинушку несчастного, и отпрыгнул от Златы резвым зайчиком:
– Ну, я пойду, – он опять входил в роль исторгнутого из него Златой чиновника высочайшего ранга, – а ты пока что привыкай к мысли…
– Да-да, что скоро придет время размножаться. Нести яйца. Или что там у вас сейчас носят?
Злата подумала, подумала и решилась:
– Слушай, не обижайся, но ты же понимаешь, что твои дети будут на тебя похожи? А ты, прости меня, конечно, урод. А я своих детей красивыми задумала… Во всяком случае, до сна…
Но Злата не прошибла бетонной самоуверенности страшила: он так же горделиво гнул тщедушную грудную клетку.
Злата, конечно, хотела было спросить, а не боится ли он рассыпать