– Гудермес, между прочим, находится в горах. А вот у вас в Калмыкии есть горы?
– Не-а, – сказал Доржик. – У нас только степь, бача, ровная как стол. Но зато весной там цветут тюльпаны. Разноцветные – красные, желтые, фиолетовые… И сайгаки…
– Сайгаки – это кто? – спросил я, сделав последнюю длинную затяжку и щелчком отправляя окурок в последний полет. Свою винтовку, также аккуратно обмотанную масклентой, я тоже положил поверх рюкзака, направив ствол в небо.
– Ты невежа, Хазар, – сказал Доржик. – Сайгаки – это такие антилопы. Говорят, они живут в нашей степи со времен мамонтов.
– Не невежа, а невежда, черт ты нерусский, – сказал я. – Невежа – значит грубый и невоспитанный человек, а разве я грубый и невоспитанный? Вот невежда – тот, кто ни хрена не знает.
Доржик расплылся в ухмылке, отчего его узкие глаза стали еще уже, с видимым удовольствием продолжая курить.
– Эй, Фил, а ты знаешь, кто такие сайгаки? – спросил я.
Однако Фил ничего не ответил. Он уже дремал, как всегда пользуясь случаем, растянувшись на утоптанной земле плаца в обнимку с автоматом и прислонив голову к рации.
– А, наверное, красиво, – полузакрыв глаза, негромко сказал Бек. – Степь, тюльпаны и сайгаки…
– Еще как, бача… – сказал Дора, – еще как…
Из письма Ники: «…учиться здесь очень интересно. Ты не представляешь, какие у нас в мастерской интересные и талантливые ребята. Говорят, уже со второго курса кое-кого могут пригласить сниматься в кино, правда в институте такое не приветствуется.
Приезжала домой на каникулы, одноклассники наши сейчас кто где – разбежались по стране, никого почти не видела. Кабанок поступил в медицинский, говорят, будет специализироваться на хирурга, смешно, да? Кабанок – и хирург. Ваня Пряхин тебе пишет? Я знаю, он в академии МВД в Омске, Отец Онуфрий тоже служит, кажется, где-то на Севере в морской пехоте. Девчонки некоторые поступили – кто в наш универ, а кто в других городах.
Ну что я все о себе и о себе, как тебе служится, Веник? Ты писал назначен каптерщиком, ну и пусть служба скучная, зато в теплом месте. Осталось уже меньше года, я очень скучаю, целую тысячу раз, люблю тебя и жду.
Твоя Ника».
Такт 3. Афганец. 1995 год, лето
…дверь была чужая. Вместо нашей старой, обитой черным потертым дерматином двери с мебельными гвоздями и протянутой между ними медной проволокой, стояла другая, массивная, облицованная деревянной лакированной вагонкой. И соседская дверь была другая – тоже массивная, но целиком металлическая, хотя в подъезде пахло по старому – кошками, известковой побелкой со стен выше зеленых масляных панелей, хлоркой, с которой обычно мыла полы дворничиха, варившимся у кого-то борщом, котлетами и многими другими запахами, знакомыми мне с детства и присущими месту, где давно живут люди.
Я позвонил, долго никто не открывал, сердце тревожно забилось, и почему-то всплыло полузабытое детское воспоминание.