Она задрожала, как осиновый лист, и хотя не была суеверная, подумала, что это не что иное, как светопреставление. Глядя на её бледное, как полотно, перепуганное лицо, муж весело расхохотался, наверное, чтобы её успокоить; одной рукой он крепко прижал к себе хныкающего сынишку, другой бережно подхватил её и по пояс в воде, осторожно ступая, понёс две драгоценные ноши через бушевавшую речку, и в мгновение ока они очутились в безопасном месте. Как маленькая, ухватившись за его крепкую загорелую шею, она, успокоенная, подумала, что муж у неё, как сказочный великан, сильный, надёжный, и ничего на свете с ним не страшно.
А что если это и есть подлинное бабье счастье? Думала она тогда с трепетом. А те изумительные волшебные дни в солнечной Болгарии, в чудесном портовом городе Варне, куда они, когда им было по тридцать лет, поехали по журналистской семейной путёвке, которую она буквально с боем вырвала. Ей показалось странным, что даже там, средь тёплых райских золотых песков, когда, казалось, вся ослепительно яркая сказочная природа и люди были в одинаковом сладостно томительном ожидании счастья, для Алексея вовсе не существовало ни одной женщины, кроме неё. Другие мужчины сплошь и рядом буквально под носом зорко стерегущих жён умудрялись заводить банальные романы, откровенно подтрунивали над ним, считая его неисправимым чудаком. Когда она беззаботно нежила под палящим солнцем своё гибкое тело, наблюдая лениво, как бестолково суетились доверчивые чайки, как, переваливаясь с боку на бок, как утки, двигались кругом пухлозадые потные пожилые тела, как легко порхали почти обнажённые стройные упругие девушки, кокетничая своей молодостью, а главное тем, что можно порядком порастрясти престарелых своих донжуанов, Алексей со счастливой улыбкой мчался к ней. Как робкий любовник он смущённо преподносил жене то огромную охапку дорогих пахучих цветов, то целую корзину с мороженым.
Он где-то всё бегал, хлопотал, выбивал тогда ещё дефицитные билеты на концерты заезжих знаменитостей, а то вдруг как избалованного ребёнка усаживал её на качели, и она стремительно взмывала вверх. Столь трогательное ухаживание его не могли не заметить вездесущие окружающие; какая-то остроносая, с пёстрым кукушечьим лицом пожилая чопорная полячка,