– А милиция?
– А что милиция? Папаша хорошо в верхах сидит, отмажет.
– Я его достану!
– Брось, парень, бесполезно. За собаку ему точно ничего не будет. Только неприятности наживёшь. Пойдём, пойдём, дрожишь уже весь.
Мужик оказался прав. В милиции к его заявлению отнеслись холодно, сказав, что и так дел по горло, причём более серьёзных. Ещё неделю он добросовестно надоедал следователю, называя имена свидетелей, марку и номер мотоцикла и даже фамилию гонщика. Следователь, которому всё это порядком надоело, отвёл его в сторону, и, между затяжками сигареты, без обиняков заявил, что дело закрыто «за отсутствием состава», свидетели никого не видели, а у гонщика стопроцентное алиби. При этом взгляд его говорил красноречивее слов.
Ещё пару дней он таскался по парку с бейсбольной битой, рассчитывая встретить этого гонщика, но безуспешно. В конце концов, на него стали коситься окружающие и даже пару раз вызывали наряд. Поняв, что что всё тщетно, он первый раз в жизни сорвался в запой. Отец хмурился, но не препятствовал, а мама, вся в слезах, пыталась как-то до него достучаться. Но тщетно.
Дней через десять, придя в себя, он поднялся, отказался от опохмелки, и, запершись в своей комнате, несколько часов просидел в прострации. Потом, очнувшись, убрал в шкаф поводок, миску и вышел из дома. Добравшись до места, где был похоронен Джек, он постоял несколько минут, мысленно прощаясь, потом надел шапку и пошёл. На раздавшийся неподалёку рёв мотора он не обратил никакого внимания.
Сессию он сдал с тремя «хвостами», хотя раньше учился с удовольствием. Получив право на пересдачу, пришёл на один экзамен, сдал его кое-как, на «троечку», а остальные просто проигнорировал. В институт он ходил через пень-колоду, предпочитая учёбе прогулку по парку, правда, старательно избегая тех мест, где они гуляли с Джеком. Повестка, пришедшая в конце апреля, тоже не вывела его из привычного состояния, как и полученное ранее уведомление об отчислении.
Армия явно пошла ему на пользу. Попал он в авиацию, точнее в механики. Полгода учебки и полтора – на аэродроме, «крутить хвосты» самолётам, как говаривал старшина. Работы было немного, в основном караулы, поскольку на дворе царили лихие «девяностые», и всем было не до армии вообще и не до полётов в частности. Собак он избегал как чёрт ладана: рана была ещё слишком свежа. К счастью, в гарнизоне их практически не было.
Вернувшись, он не стал ни восстанавливаться в институте, ни устраивать загулов в честь возвращения. Последнему мама была только рада, хотя про институт неоднократно пыталась намекать. Устроился он простым экспедитором в крупную фирму и, спустя короткое время, поднялся до заместителя начальника. Близко он ни с кем не общался, только по работе. Поначалу его тянули в компании, потом махнули рукой.
Через год неожиданно умерла мама. Она никогда ни на что не жаловалась, только в последнее