– И когда ты едешь? В Женеву ведь?
– Да. В марте, с двадцатого по двадцать пятое.
– Кстати, у нас что, Малика ночует? Ее обувь в прихожей стоит.
– Да, они с Айкой готовили презентацию по новому предмету «Основы психологии», вот и пришла с ночевкой. Допоздна сидели.
– Больше хихикали, наверное, чем готовились.
– Ну, не без этого, конечно, в их-то возрасте.
– До психоанализа Летиции Изадоры дойдут – вот потешатся… А утренник мальчика как прошел?
Разом сгустились хмурые тучи на лице его жены, она напряглась.
– Прошел хорошо, даже очень, оттого это было просто ужасно. Вчерашний день официально номинирован на звание – мой самый грустный день этого года. И боюсь, что он выиграет в этой номинации за явным преимуществом.
Лицо Икрама приняло удивленно-вопросительный взгляд, как бы прося продолжения и пояснений, но тут дверь кухни скрипнув отворилась, и сонный мальчик с визгом бросился в объятия своего отца. Знаками Айгуль дала понять мужу, что расскажет потом, не при ребенке.
* * *
Икрам долго не мог заснуть. Он беспокойно ворочался в кровати, мысли всякие лезли в голову, мешая забыться в объятиях сна, но, пусть и с сильным опозданием, дрема все же накрыла его. Такой отход ко сну не обещал ничего хорошего.
Он недоумевал, почему ему тревожно, когда вокруг такое веселье; больно ныло в груди. Ему не хватало воздуха, но он все протискивался и протискивался через гудящую толпу, получалось это смертельно медленно. И лиц, их лиц почему-то он не видел, и не хотел видеть. Под ногами хрустнуло, и нога зацепилась за что-то, стало еще сложнее идти, но он не обращал на это внимание. Не хотел смотреть вниз. И ликование вокруг, ликование! Почти восторг! «Ай-ай-ай, вы наступили, вы ведь наступили, как нехорошо…» – сзади доносилось до него чье-то едкое бормотание, но он не оборачивался. Нужно обязательно увидеть отчего такой публичный экстаз, обязательно! С трудом выбравшись в первые ряды, он увидел помост, не сильно возвышавшийся над землей, куда по лестницам поднимались маленькие люди. Именно маленькие люди, не дети, а взрослые, но почему-то детского роста. И они улыбались. И все им хлопали и улюлюкали. А кто эти все вокруг? Их лиц не было видно, но они были счастливы, он это знал. Ликование было абсолютным, ликование было искренним. И на помосте был некто, которого не было видно снизу, ибо маленькие люди, один за одним подходившие к нему, невольно закрывали собой его лицо. Он снимал их треугольные шляпы и целовал их в лоб, и говорил им что-то, добрые слова говорил, непременно добрые, поскольку стоящие рядом одобрительно кивали и кивали, умиление царило вокруг. И Икрам был поглощен этим действом, его вдруг охватила эйфория, он тоже торжествовал