…Тишина заполняет всё. Что-то серое ворочается в глубине, какая-то необъяснимая радость переполняет сознание с привкусом боли… Солнце – словно матовая лампочка… Мёртвый город… Сирена, изводящая своими приливами и отливами. Туман рассеивается, солнце превращается в ослепительное пятно; оно отскакивает от асфальта, стен, окон и врезается в глаза. Огромные штабеля железобетонных блоков, танки, беззвучно проезжающие по пустынным улицам… Жерла их пушек – врата в ничто. Они бесстрастны, они присланы собирать информацию об этом мире, и они рыщут по вымершему городу в поисках объекта исследования…
…Она стоит на балконе и смотрит вглубь комнаты; луна нимбом висит над её головой и её груди – ещё одна пара глаз – напряженно смотрят на меня.
«Тебе опять приснился кошмар?»
«Нет. Не может присниться то, чего не было и чего не будет…»
« Ты хочешь, чтобы я думала именно так, а не так, как хочу этого я?»
«А чего ты хочешь на самом деле?»
Тиканье дешёвых ходиков – метроном, отсчитывающий музыку, звучащую за пределом слуха. «Иди сюда.»
«Не хочу».
«Тогда оставайся там…»
«Я не хочу и этого.»
Её лицо наплывает на меня, заслоняет лимонные окна, её губы произносят слова, но кто-то выключил звук; они шевелятся на неподвижном лице, словно живут самостоятельной жизнью.
«Где ты?»
Темнота. Это её крик. Она плачет?
«Почему ты плачешь?»
«Где ты? Кто здесь?»
«Здесь только ты и я.»
«Но я тебя не вижу!»
«И я не вижу тебя. Мы теперь нечто иное, не он и она, а – оно…»
«Мне страшно…»
«Это глупо.»
…Она спит. Почему она спит, когда я не могу уснуть?
…Море, полное звёзд в глубине, сипло дышит. Душная ночь. Какие-то тени бродят среди кустарника. Опоздавшее облако спешит за своими родственниками на юг…
Холодный пол приятно холодит ноги. Шорохи, скрипы досок…
Она вздыхает во сне. Я сажусь на пол рядом с кроватью, смотрю на её временно умершее лицо… Но почему временно? Она мертва. Да, она мертва, она дышит, но она мертва…
Неужели у смерти такое глупое лицо? …Сосновый гроб, кладбище, похожее на помойку, вывороченная земля, пропитанная тленом… Кого это хоронят? Пьяный могильщик – обязательный атрибут ритуала смерти.
«Не всё ли вам равно?»
«Это её хоронят?»
«Нет. Её похоронить никак нельзя. Закапывают манекен.»
«Зачем?»
«Зачем?» – могильщик держится за лопату, чтобы не упасть от смеха…
Я иду по мертвым жёлтым листьям к гробу.
«Что ты видишь?»
Она молчит. Она дразнит меня?
«Что ты видишь?!»
«Не кричи.»
Она открывает глаза.
«Ничего не вижу.»
«Почему?!»
Она поворачивается на бок в постели и дотрагивается рукой до моего лба.
«Ты болен?»
«Не знаю.»
Она встаёт, ходит по комнате; я не могу понять логики её движений – они кажутся бессмысленными – проводит пальцем по книгам, щёлкает по листку цветка и, завершая какой-то таинственный обряд, останавливается посреди комнаты, разглядывая всё так, словно видит эту комнату в первый раз. Проводит руками по бёдрам, животу, груди… Закидывает руки за голову, изгибаясь всем телом…
«Я есть хочу.»
…Жёлто-зелёная кухня, кровавый абажур, шипящая яичница. Она жадно пьёт холодную воду, и капли воды стекают по горячему телу, пахнущему чем-то животным… Забирается с ногами на стул и начинает накручивать на палец руки волосы лобка…Закипающий чайник истерично гремит крышкой…
«Не выдумывай.»
«Что? Что «не выдумывай»?»
«Чушь.»
«Я не выдумываю. Я вижу. Ешь», – ставлю перед ней яичницу.
«Пусть остынет… Я не умирала.»
«А что же тогда?»
Она притягивает мою голову к своему животу, я ощущаю его горячность, его колыхание, биение какой-то жилки под кожей. Она запускает свои руки мне в волосы и лохматит их.
Я отстраняюсь, смотрю ей в глаза: она улыбается, но не мне – её взгляд проходит беспрепятственно сквозь меня… Я провожу языком по её соску, она вздрагивает и глядит мне в глаза.
«Ты вернулась?»
Теперь она улыбается мне.
«Где ты была?»
«О! Хочешь устроить мне сцену? Ты играешь не по правилам…»
«Я закурю?»
«Кури.»
…Дым уплывает в открытое окно. Я играю не по правилам: забыл роль, несу отсебятину, я запутался в простом и не могу собрать в целое гору бессмысленных деталей, которые раньше двигались и жили. Что происходит? Почему я участвую в этом, когда