Когда свет окончательно померк, меня на какое-то время просто не стало.
**
Возвращение в себя было долгим и мучительным. Я ненадолго приходил в сознание (уместнее было бы сказать – приползал), а затем вновь надолго отключался. Забытье походило на шум моря, сквозь который я пытался уловить знакомую мелодию жизни, но каждая новая волна беспамятства смывала нотные знаки, которые я успевал написать на песке. Иногда я чувствовал легкий зуд в голове – команда пыталась помочь мне импульсами по нейросети, и со временем это подействовало. Я открыл глаза и тут же зажмурился от резкого, какого-то химического света. К нему пришлось привыкнуть. Вроде бы наша операционная осталась прежней, но ее белоснежность теперь приобрела для меня какой-то едкий оттенок. Ко всему прочему, мне никак не удавалось вернуть четкость зрения – картинка плыла и двоилась, и это раздражало. Мне вообще было очень неуютно, я чувствовал себя человеком, вытащенным из-подо льда, беспомощно лежащим теперь в мокрой тяжелой одежде на холодном снегу с головой, разбитой о полынью.
Так прошло, наверное, около часа, и лишь спустя это время я смог почувствовать себя чуть более комфортно.
По телу мягко растекалось тепло. Вскоре к нему добавилась тонкая вибрация мышц – костюм включил функцию электромассажа. В меня словно вливали веселую пузырящуюся плазму, и я чувствовал себя счастливой лягушкой, вымерзающей весной изо льда, или космонавтом, после посадки заново вспоминающим свое земное происхождение.
Через четыре часа я уже чувствовал себя вполне сносно. Вся команда обступила операционный подиум, и я был настолько рад видеть эти лица, что едва не заплакал. Тимур, анестезиолог, улыбнулся и извлек невесть откуда бутылку шампанского, которая без промедления разошлась по стаканчикам коллег. Я видел, насколько они были измождены, но несмотря на это были страшно рады поднять бокалы. Отметить действительно было что – хотя бы моё возвращение. Но не только оно было причиной радости.
Если верить религиям и мифам, некронавты, успешно вернувшиеся из космоса смерти, были и до меня. Но я был первым среди них, кто вынес оттуда целый массив данных, объем которых должен был стать базой научных исследований на долгое время вперед. У нас все получилось, и это было настолько же чудесно, насколько и важно. Мы заранее заготовили модели анализа, и нам не терпелось приступить к изучению моего путешествия. Кстати, оно было не таким уж и долгим – всего семь земных минут, но трудно было представить, каково было их значение для меня, для нас, для всего мира. В то же время я очень надеялся, что эти семь минут прошли без каких-либо серьёзных последствий для моего здоровья.
Да, не все прошло так, как планировалось. Оказалось, что гормональные