***
Марэ приехал в замок Сен-Бриз, когда над его башенками уже разливались закатные краски, а на стремительно темнеющем небе загорались первые звезды.
Суета, связанная с размещением и ужином, потом беседа с помощником режиссера о завтрашнем распорядке дня, потом общение с коллегами, что прибыли раньше него – все это одновременно и отвлекало его мысли от Эрнеста Вернея, и заставляло испытывать досаду и нетерпение. Марэ хотел увидеться с художником, но вовсе не по работе. У него не было никакого тайного плана или скрытого замысла. Он желал просто поболтать с Эрнестом, как тогда, в Лувре, на их первом и единственном свидании. Посидеть рядом, за бокалом-другим вина, у растопленного камина, любуясь, как пляска языков пламени отражается в зеленых глазах, как тонкокостная рука небрежным жестом – изящно, привычно… – заправляет за ухо длинную прядь прекрасных волос, как двигаются – и манят… – красиво очерченные губы, как белоснежную кожу щек внезапно трогает легкий жар смущения – чувства, столь непривычного для этого дерзкого молодого человека…
Увы! Молодость тянется к молодости. Художник, само собой, и думать забыл о пожилом воздыхателе и нашел себе более подходящую компанию, чтобы скоротать вечер. Марэ заметил его поднимающимся по лестнице в обществе красивой дамы и того самого приятеля, с кем они вместе вызволяли Эрнеста из полицейского участка… Все трое были уже слегка пьяны, шутили, смеялись, но Жан не нашел в себе сил порадоваться вместе с ними. Напротив, он ощутил острую тоску и укол самой настоящей ревности, заметив, как дама обнимает Вернея за талию и бормочет ему что-то соблазнительное на ухо, а тот, вместо того, чтобы отстраниться, дразняще улыбается и сам привлекает ее ближе, отвечая так, что рыжеволосая красотка ахает и что-то восклицает по-английски…
Потом приятель Эрнеста открыл перед ними двери спальни, и все трое исчезли из виду, оставив Марэ наедине с горькими мыслями и ревнивыми терзаниями.
Конечно, ему вновь не удалось заснуть, хоть он сразу лег в приготовленную постель, мягкую и удобную, застеленную тончайшим бельем, и задернул плотные занавески атласного балдахина – в точности как его нынешний герой, Бальзамо, граф де Феникс… Но это ложе казалось слишком широким, напоминало, что предназначено для двоих, и лишь острее заставляло стареющего героя чувствовать свое одиночество, ненужность, непривлекательность…
Неудивительно, что Жан всю ночь глаз не сомкнул, а, едва рассвело, направился в конюшню, проведать лошадок и покататься верхом еще до завтрака. Там он застал в трагикомическую сцену, точь-в-точь из американского фильма про Зорро. (4)
Сцена была в самом разгаре. Черный андалузец свирепо колотился о деревянную перегородку, стремясь вломиться в денник к одной из прибывших