– Бог знает… Может в том дело, что в России первого ее философа сумасшедшим признали. По требованию общества. С того и повелось.
Проблема укорененности
Сложнее всего оказалось ответить на вопрос: откуда он взялся, этот «наш» мир, каковы его настоящие корни, наследником какой реальности он является?
Первая же реакция: никакой. А взялся он из человеческой головы, из идеи той самой счастливой жизни, какой хотели бы и могли жить люди. Идею эту люди теперь стали вживлять в реальность тем в первую очередь, что пытаются по ней жить, и потому как все большему числу людей это нравится, она может быть и не очень скоро, но завоюет весь мир или, по крайней мере, значительный его кусок.
Однако так просто молодому человеку отбиться не удавалось даже от самого себя, ибо подобный ответ сам порождал град других вопросов:
Откуда взялась сама эта идея? Давно ли она появилась в головах людей? Если недавно, то, что мешало ей появиться раньше? Если уже давно, то почему так долго не реализовывалась, что было главной помехой? Какого рода действительность благоприятна для ее реализации и почему? На чем основана уверенность в ее конечном торжестве?..
Вопросы шли «свиньей» и порождали у молодого человека чувство безнадеги, острое желание повернуться к ним… «спиной» и забыть. Забыть и жить себе по принципам того мира. Просто потому что так хочется. Жить себе и жить, и не снисходить до объяснений, оправданий, в том числе и себе самому.
Он так и делал временами. Жил себе, не задумываясь «почему» да «как» иногда подолгу, пока судьба опять, махнув копытом, не сбрасывала его в грязь, и, сидя в ней и отираясь, он принимался снова возиться с проклятыми «откуда» и «почему». Бог знает, как там было у других, а у него размышления своим источником имели житейские неудачи, пока, наконец, не стали дурной привычкой. Безусловно дурной, ибо, поселившись, она сумела отбить всякое желание хотя бы иногда являться к нему в судьбу столь же безусловной удаче. Удаче такой, чтобы «Ах!»
Предметом этих размышлений все чаще становилась советская действительность сама по себе. И его вполне можно понять, поскольку копыта судьбы топтали именно эту почву. Нет, молодого человека и теоретически по-прежнему занимал его возлюбленный мир, просто, потерпев неудачу с прямым обоснованием, он продолжал держать его как бы на периферии внимания, контролируя постоянно боковым зрением, чтобы если случится подходящий момент, тут же выдвинуть его в фокус.
Кроме того, советская действительность не совсем посторонний для его мира предмет. Несмотря на очевидную альтернативность, какая-то внутренняя связь между ними ощущалась: к примеру, и там и тут деньги были несущественны. Вернее, у этих миров