Шаги громыхали ударами крови в висках и отзывались тряской в вестибулярном аппарате, будто он шел к ней не в кроссовках с огромной резиновой подошвой, а босиком. К ней на эшафот. Ведь покончившие с жизнью – они не только себя казнят, но и всех близких и причастных ставят в широкую линию перед рвом глубиной в метр и длиной в два, и расстреливают.
– Извините…
Он хотел глянуть ей в мутные от слез и соли глаза, но не мог себя заставить. На кратких курсах переподготовки говорили: «если не хочешь смотреть в глаза, то смотри в переносицу, собеседник не заметит разницы».
– Извините…
«Ну как тут не смотреть в глаза?..»
Она не отвечала, и он сокрушался, что, в отличие от плебеев, не мог ткнуть ее носом в удостоверение и потребовать чего-то. Он вообще не мог ничего требовать от нее, она сама уже почти мертва, как ее дочь.
Женщина обратила на него внимание, но не перестала плакать и прижимать ладонь ко рту. На внешней стороне неровно пульсировали зеленоватые вены.
– Извините, но я должен вас опросить.
– Да, конечно… – Хриплый, сиплый, дрожащий, полумертвый… Ее голос был любым и каждым одновременно, но главное – он был мертвым. Так же ему шепчут сгинувшие по ночам. Так же.
Она протянула ему помятый паспорт, Антон привычно начал заполнять рапорт.
– Вы опознаете… тело?..
– Да… Да… Это… Моя дочь… Лизочка, доченька моя, доченька…
Она снова захлебывалась слезами.
– Соболезную. – Сесть бы за столом на кухне, обхватить кружку горячего чая, не притронуться к печенькам в вазе да высказать все как есть: что чувствуешь, как сопереживаешь. Но нельзя, не положено. Есть протокол, есть бумаги, есть правила и законы – гласные и негласные, только какая к черту разница, когда вот такое вот происходит? И виноватых не сыщешь. Они, конечно же, есть, только сделаешь-то что? Как докажешь? Никак. Только в переулке, вот в той самой арке, что скрывает хмурое небо и выпячивает бессменную коричневую лужу, подкараулить да свершить правосудие. Или предначертанное. Это зависит от того, веришь ты или нет. А ты в какой-то момент – начнешь.
– Кем вам приходится… жертва? – Не «потерпевшая». У нас же как, «когда убьют – тогда звоните», вот и позвонили, вот и сообщили, будто о погоде: похоже, дождь из подростков, лучше взять зонтик, прежде чем отправиться за станок на коптящий небо завод или высиживать геморрой в офисе.
– Это моя дочь. – Она повторила глухому к чужому горю Антону.
– В каких вы были отношениях?
Она впервые отвернулась