Вскочил так резко, что сонная кошка испугалась и вздыбила шерсть. Нащупал пиджак, залез в карман и достал оттуда кулончик. Потер его пальцами, проверяя, настоящий ли, не рассыплется ли в пыль. Нет, не рассыплется, он теперь отвердеет навсегда, вбирая в себя смысл дней и воспоминания, выдавая их по первому зову. Антон на него посмотрит за стеклом и вспомнит, старчески кряхтя через полсотни лет (если за ним тоже не придут, или он не сгорит в яркой вспышке атомного взрыва), ту девушку, яркие цвета зрачков, и белую простынь на асфальте, и город этот серый, огромный и невзрачный, и, может даже, мысли свои вспомнит и видения: дымный бой в парке, пулю в лоб и луг этот чертов, и чертовку эту, красивую до ужаса, что мерещится повсюду: безымянную, не отпускающую…
«Хоть бы имя сказала: нашел бы по базе…»
«Не скажет. Она уже ничего тебе не скажет.»
Антон максимально аккуратно, насколько было способно его затухающее сознание, поставил кулончик на то самое, особенное место, впереди остальных безделушек, каждая из которых – со своей историей.
«Теперь все…»
Плюхнулся в кровать, укутался в одеяло от холодных подвывающих сквозняков и мигом провалился в болезненный сон под шепот дождя и мнимые голоса из динамика давно сломавшейся радиостанции:
«Укладывайся спать, завтра будет день и будет время,
Чтобы попытаться снова без вести пропасть…
Твой короткий век – его не хватит,
Чтобы вспомнить чье-то имя.
И сколько это длится,
И город позади совсем чужой…»
«И вправду чужой…» – окутала сонное сознание последняя на сегодня мысль.
Часть 2
Глава 4
24 октября 2023 года
Они снова преследовали его. Вываливались толпами из ржавых домофонных дверей на улицы, ныли и скулили, и кричали, и визжали, и сотрясались в судорогах, рыдая. А он, задыхаясь, срывался на бег, когда мог, и сбивал голые ступни в кровь о неровную брусчатку, пытаясь от них скрыться, но они настигали и бросались на него со своими мольбами:
– Помоги…
– Защити…
– Ну как же так?..
– Ну почему?..
А ему снова было нечего ответить. Потому что вот так. Потому что вчера был человек, пусть и с потухшим взглядом, но живой еще: разговаривал, грустно улыбался, даже делал что-то: уроки ли, или ужин. А потом: миг, щелчок пальцами, шаг в пустоту, описывающая дугу гильза, грохочущая табуретка о кафель на кухне, бритва по венам в горячей ванне – и нет человека больше.
И все вокруг этого человечка, что не выдержал, надорвался, все – друзья, подруги, девушки и парни, жены и мужья, дети, внуки иногда и родители, в конце концов – остаются с зияющей дырой в груди, где-то в районе сердца, и само оно бьется теперь совсем не так, как должно: надрывно