Хампус ее прервал:
– Я знаю, кто вы. И зачем вы сюда пришли.
Ульф внимательно изучал стоящего перед ним человека, который был чуть ли не в два раза ниже его ростом. На нем была влажная от пота футболка; еще Ульф заметил, что на обеих руках он носил кольца – всего четыре, и еще одно кольцо в ухе – маленькое, золотое, почти незаметное.
– Мальте Густафссон, – произнес Ульф.
Хампус опустил взгляд.
– Я не хотел причинить ему вреда, – сказал Хампус.
Ульф и Анна ждали, что он скажет.
– Понимаете, он надо мною смеялся.
Ульф недоуменно нахмурился:
– Смеялся над вами?
Хампус снова посмотрел на него, и Ульф заметил, что в глазах у него стоят слезы. Ему захотелось протянуть руку, чтобы утереть их, но он знал, что следователи такого не делают.
– Он встречается с Ингрид, – сказал Хампус. – Она здесь работает. Это она, должно быть, открыла вам дверь. Они с Мальте… близкие друзья. – Его голос дрогнул. – Любовники. Он пришел сюда и стал смотреть, как мы с Вайолет танцуем, и я заметил, как он ухмыляется. Он смеялся надо мной. И тогда я его возненавидел.
– Не нужно больше ничего говорить, – сказал Ульф. – Только не здесь. Вы можете сделать заявление в участке.
Хампус покачал головой. Теперь стало совсем заметно, что он плачет; Анна прикусила губу.
– Вам никогда не понять, – продолжал он. – Вы просто не знаете, что это такое – когда на тебя пялятся. Каждый день. Каждый божий день. Постоянно. Люди всегда пялятся на тех, кто как-то выделяется: рост, или уродство какое, или кожа другого цвета, или что там еще. Они пялятся. Но в моем случае они иногда еще и смеются, будто я – какая-то шутка. Этого нельзя не слышать. Они смеются.
Анна покачала головой.
– Мне так жаль, – сказала она.
– И мне было так нелегко, – продолжал Хампус. – Потому что Ингрид – мой друг, и я всегда надеялся, что однажды она меня полюбит, но она меня не любит. Не любит. Она любит этого человека с его поддельным кашемиром. Его, а не меня.
– Не говорите больше ничего, – сказал опять Ульф. – Вам нужно побеседовать с адвокатом.
Хампус помотал головой:
– Адвокату меня не спасти. Я совершил ужасную вещь. Теперь со мной покончено.
Он переступил с ноги на ногу, и Ульф заметил, что его бальные туфли из лакированной кожи, маленькие, точно детские ботиночки, оставили след на посыпанном тальком полу. Тальк… совсем недавно он где-то натыкался на это слово. Но где?
– Знаете, может, это не так уж серьезно, как вам кажется, – услышал он вдруг свой голос.
Анна удивленно взглянула на него, но было ясно, что его слова пришлись ей по душе. В конце концов, какой в этом был смысл – служить машине правосудия, если нельзя было порой проявить милосердие?
– Мы можем предъявить вам обвинение в нанесении легких телесных, – продолжал Ульф. – Кроме того, можно внести в дело смягчающие обстоятельства – например, провокацию со стороны пострадавшего. Вас, без сомнения,