– Я бы тоже так сказала, – согласилась Анна. Она посмотрела на часы. – Нам бы уже пора на работу; Карл, наверное, пришел уже пару часов назад и сидит там совсем один.
Ульф принялся собираться.
– Прошлым вечером видел по телевизору его отца.
Анна представила себе Ульфа, одного, у себя в квартире, как он смотрит передачу про моральные дилеммы.
– Он говорил про то, насколько это этично – критиковать чужой образ жизни.
Анна взяла со стола свой недопитый кофе.
– То есть?
– О, веганы, например, требуют от школ, чтобы те прекратили держать в классах животных. Ну, знаешь, там, морских свинок, хомячков и тому подобное. В школах, бывает, устраивают живые уголки.
– Да, – ответила Анна. – Когда девочки были помладше, у них в классе держали морскую свинку. Чепуха какая-то, можно подумать, дети собираются есть этих зверушек. Так где у этих веганов собака зарыта?
Ульф улыбнулся:
– Они говорят, что таким образом в детские умы внедряются скотоводческие идеи.
– Да неужели! – взорвалась Анна. – У них вообще есть чувство меры?
Ульф не ответил. Он думал о том, что кто-то наверняка осудит его, Ульфа, за то, что он держит у себя Мартена. А если так, то что он, предположительно, должен сделать с собакой? Отпустить на волю?
Но Анна пока не готова была закрыть тему живых уголков.
– Морскую свинку, которую девочки держали в классе, звали Уолтер. По выходным ребята по очереди брали Уолтера к себе домой. Но потом его сожрала чья-то собака.
Ульф присвистнул.
– Какое несчастье.
– Да. Но что сказал на этот счет отец Карла?
– Сказал, это зависит от конкретной ситуации, – ответил Ульф. – Этим своим фантастическим голосом. И все как один принялись кивать. Стоит только ему открыть рот, а все вокруг уже кивают. Это поразительно.
Они вышли из кафе и пересекли улицу, направляясь к передней двери их учреждения. Эрик как раз тоже только что пришел на работу; он кивнул им в знак приветствия. Ульф заметил у него под мышкой свернутый в трубочку журнал, уж наверняка посвященный рыбалке, с фотографиями спиннингов, поплавков и прочей рыболовной параферналии – всего того, что делало жизнь Эрика терпимой, того, что было его надеждой и опорой. Ульф подумал о профессоре Хольгерссоне: что бы тот сказал о подобном образе жизни. Или что бы сказал Кьеркегор, если уж на то пошло. Он подозревал, что они оба это одобрили бы: простая, непритязательная жизнь, лишенная претенциозности и притворства, – чего нельзя сказать о многих других, гораздо более утонченных и изысканных существованиях.
– Бедный Эрик, – пробурчала себе под нос Анна.
– Нет, – ответил Ульф. – Не бедный. Счастливый Эрик.
Анна посмотрела на него с сомнением:
– Но