Не забыла Маша и комнату-пенал в бывшем «доме для прислуги» какого-то купца, в которой жила ее другая близкая подружка, Эля. Пять человек – три сестры и их родители, бывшие детдомовцы, на четырнадцати квадратных метрах! В светлой половине жили сестры, а в «темной», за простыней, служившей «перегородкой», обитали родители, «Иван да Марья». У них и кроватей было только три. Но была вокруг такая «благодать», что даже старая русская печка поперек пенала казалась специально задуманной «деталью интерьера». И ничего там не давило на Машину совесть. Мало ли бедных или даже нищих было в конце сороковых и начале пятидесятых? И не у всех были отцы, как у нее или у Андрея.
Когда все представились, и первая неловкость улеглась, Маша с Андреем отнесли свои вещи в отведенную им лоджию и сели за стол. Мать Андрея суетливо расставила на столе тарелки с вилками и небольшие граненые стопки для водки. Перед отцом стоял стакан. Стояла стопка и рядом с тарелкой Павлика, или как его звал Андрей, Павло. Посреди стола королем расположился двухлитровый жбан с какой-то мутнобеловатой жидкостью, вероятно – самогоном. На водку или приличное вино в доме явно не было денег. Была еще бутылка красного вина с незнакомой наклейкой, приготовленная, по-видимому, специально для Маши.
Закуска тоже была самая простая – серовато-желтая квашеная капуста с кислым запахом, обязательная селедка с колечками лука, линялого малинового цвета винегрет и еще дымящаяся отварная картошка. Кажется, была еще колбаса, но явно не из тех сортов, что доставлялась в военный санаторий напротив этого барака.
Самогон разлили по стопкам. Маше по ее просьбе самогон не наливали, но наполнили стопку красным вином.
Отец Андрея произнес короткий тост «за новобрачных» и залпом выпил содержимое своего стакана. Андрей пригубил стопку, сделал вид, что пьет, и поставил ее на место. Тогда отец с раздражением в голосе стал выговаривать ему: «Какой же ты сын и вообще, что за мужик, если не пьешь с нами?» Андрей поморщился и выпил. Маша «пить» никогда не умела, вкуса или прелести даже хорошего вина не понимала, но, чтобы не обидеть хозяев, пригубила стопку с кислым, терпким вином. Она видела, что все посмотрели на нее с осуждением и жалостью, видно посчитав ее «кривлякой», но пить не уговаривали, просто решили, что ей, столичной, их вино не по вкусу. Потом Маша чуть поковыряла винегрет, капусту же отведать не решилась. Извинившись перед родителями Андрея, она попыталась объяснить отсутствие аппетита тяжелой дорогой и усталостью, что было правдой.
Потом Елизавета Андреевна принесла с кухни побитый временем алюминиевый чайник, и они все вместе пили чай с кислым алычовым вареньем и молчали. О чем надо говорить, никто не знал. Маша еле-еле держалась на стуле и с нетерпением ждала, когда же закончится праздничное застолье.
Наконец, трапеза закончилась, и все как-то нерешительно