– Мертвых закапывают позади барака, в кустах!
– Но тогда зачем при медосмотре они так возились с нами?
– Но это же русский военный госпиталь! А мы здесь как докучливое приложение. Начальник госпиталя не может заботиться еще и о нас.
– Начальник госпиталя?
– Да, шеф военного госпиталя, капитан медицинской службы. Если бы он знал, что с нами вытворяет Антон, он бы сразу вмешался и навел порядок!
– Почему же никто не скажет начальнику госпиталя, что Антон сведет нас всех в могилу?
– Неужели ты думаешь, что Антон позволит тебе поговорить с начальником госпиталя, когда тот приезжает сюда с обходом! Да и все равно он приезжает к нам только раз в несколько недель.
– Но ведь сам Антон тоже всего лишь военнопленный, как и мы!
– Это верно. Но Антон чех. Он говорит по-русски, по-польски, по-чешски и по-немецки. Ему всего лишь двадцать один год. Но русские доверяют ему, так как он один справляется со всеми делами. У русских нет никаких проблем с военнопленными!
Я больше не возмущаюсь. И когда утром приносят хлеб, я уже не спрашиваю:
– И это, по-вашему, четыреста граммов? Да никогда в жизни этот кусок хлеба не весил четыреста граммов!
Да, в жизни не весил. Но за четырнадцать дней до смерти это хорошие четыреста граммов хлеба!
– Или ты не хочешь хлеба, ты, изнеженный господин! Можешь отказаться от своей пайки! Сегодня утром трое из вас и без того не смогут получить хлеба!
Я решаюсь подъехать к Антону:
– Да, знаешь, не хотел бы я оказаться в твоей шкуре. На тебя, как на начальника лагеря, они взвалили тяжелейшую работу!
Обнаженный по пояс, Антон вытягивает в стороны свои изнеженные руки и выпячивает свой гладкий живот.
– Курва! Проститутка! – это его любимые ругательства.
Я веду себя как во время визита для представления. Ведь обычно лишь немногие решаются обратиться к нему, чтобы получить лишнюю порцию супа. Я же вообще не собираюсь ничего просить для себя.
– Лагерь существует всего лишь четыре недели? По-видимому, здесь надо еще много чего построить?
– Пленные сами виноваты, если им плохо живется. Мы могли бы здесь жить как в раю, – говорит Антон. Он не знает, как я к этому отнесусь.
– С другой стороны плохо, что даже те, у кого гипсовые повязки, не могут остаться в бараке! – подбрасываю я ему информацию для размышления.
– Как? С гипсовой повязкой? Да они же не выходят работать на улицу! – Антон явно напуган.
– Вчера один из новеньких с гипсовой повязкой на руке выходил вместе со всеми на работу на мороз! Разумеется, он ничего не мог делать своей загипсованной рукой. Но это только ухудшает общие показатели!
– Говоришь, вчера утром? Ах, так ты сам один из этих вновь прибывших! – Очевидно, Антон собирается тотчас разделаться со мной.
Но я тут же выкладываю свой первый козырь:
– А тебе известно, что