Комендатура располагалась в одном здании со штабом дивизии, но имела отдельный выход на улицу. Небольшой, но уютный дворик с металлической скамейкой у входа, над которым рос виноград, заплетая своими ветвями ближайшее окно. У скамьи – чёрная чугунная мусорница с каким-то орнаментом, предназначенным, видимо, для любования. Побелённые бордюрный камень и колесо от грузового автомобиля, использовавшееся в качестве самодельной клумбы для цветов, завершали эту нехитрую композицию. Забрав с собой диплом и предписание, оставив в уазике чемодан и очки, а фуражку водрузив на голову, молодой офицер бодрым шагом проследовал внутрь здания мимо этой не сразу увиденной и оценённой им красоты.
Конечно, внешнее великолепие было исключительно плодами трудов полковника, а в Туркестане он даже умудрился создать бассейн с золотыми рыбками, за которыми следила секретарша, ставшая впоследствии его женой. Без должного присмотра бассейн захирел сразу после его убытия в Садгору. Комендант был коммунист и молодец, поэтому, где бы он не обосновывался, на свой вкус обустраивал и окоп, и быт. Ему нравилось, когда вокруг него всё расположено соответственно складу его души, когда ночные тапочки и подчинённые всегда под рукой.
«Разрешите доложить! Лейтенант такой-то прибыл для прохождения службы!», – Феликс отрапортовал, как учили. Полковник, сидя за двухтумбовым столом с зелёным сукном, изучающе молча смотрел некоторое время на стоящего лейтенанта в шитых погонах и модной фуражке, затем предложил присесть за приставной стол. На суконной поверхности громоздился чёрный телефон военной связи с жёлтыми клавишами для включения разных линий соединений и круглым диском набора цифр, стояли лампа с абажуром из зелёного стекла, а также печатная машинка «Mersedes», помнившая ещё пальцы австро-венгров или поляков-литовцев, на которой сохранилась клавиша с буквой «i». Комендант, надев на нос очки в позолоченной оправе, внимательно изучал диплом и выписку с оценками, пока