– Натопил – в ушах звон!
Девахи и Маркел стеснились в предбаннике, торопливо раздевались, парня поталкивали возбуждённо, поглаживали, задиристо щипали. В бане уже голый Илья лежал ничком на лавке, нагая Мария намыливала ему спину. Белотелая гладкая Санечка, играя сдобным задом, отстранила Марию, со сдавленным страстным смехом вскрикнула:
– У-ууу, жа-ар! – и запустила пятерни Илье в густые волосы.
Блуд затеялся жарче жара, девки по очереди наседали на парней, в перерывах тёрли их мочалками из лубяного слоя коры молодой липы, новыми, скребучими, поили квасом. Окатывая себя и любовников водой, расслабленно-сладко вздыхали.
Варвара, которую Маркел сейчас не трогал, занятый то с одной, то с другой её подругой, исходила страданием.
16
Горницу освещала висевшая над столом двадцатилинейная керосиновая лампа под плоским жестяным абажуром, выпущенный полностью фитиль горел ярко-жёлто. Илья Обреев, после бани надев светло-серую косоворотку, сидел в удовольствии хозяйского положения – широкогрудый, недурной лицом, он лучился отменным здоровьем. Справа от него сидела тельная черноволосая истомно-улыбчивая Санечка, слева от Ильи устроились Лизка и Мария.
Напротив Обреева занимал место Маркел с Ленкой слева и с Варварой справа. Парень не из красавцев, малоподвижное с мясистым носом лицо, жёсткие волосы, слишком толстая в сравнении с торсом шея. Насупленным видом он старался скрыть, как ему нравится его теперешняя жизнь – к примеру, то, что на нём новая ситцевая, из хозяйских, сиреневая рубаха.
К этому времени баран и овца, которых оставил Москанин парням и Марии, были зарезаны, спроважены в дальний путь, одинокую овечку пока приберегали и потому сейчас ели варёную картошку со сливочным маслом, ржаной хлеб и разные соления. Санечка тронула пальцем стоявший перед Ильёй стаканчик, налитый до половины самогонкой:
– Не тяни – выпей! Или не хороша самогоночка? Я когда плохое приносила?
Илья, жуя картошку, откусил кусочек тугого солёного груздя, сказал:
– Я не пью, как пьяница.
– Конечно, нет, и я тоже не такая, – она выпила свои полстаканчика, и под её крепкими зубами захрустела квашеная капуста. Искоса глядя на Обреева затуманившимися глазами, Санечка произнесла: – Почему ночь невозможно короткая?
Он сказал с усмешкой:
– Станешь пьяная – я не буду с тобой.
– А чего?
– А то, что с отупелой неинтересно! Я уж тебе говорил!
Санечка в обиде воскликнула:
– А если меня горе ест? Не убили б моего любимого муженька, я бы… – оборвала она на высокой ноте, и Варвара со своего места ввернула:
– Не убили бы, которого не было, то ты б сюда не ходила?
– Ой ли! – прыснула Ленка, блеснув белыми зубами.
За