Красногвардейцы, видимо, привыкли слышать от своего командира о невероятном и вопросов не задавали. Маркел же с радостным ожесточением представлял себя на плоту-исполине, под которым виден город, чьи улицы полны богато одетых господ. Плот опускается на них…
Нарисованное Москаниным вызвало у парня подобие сладостного опьянения. Хмельного он ещё не пробовал, и, главное, откуда ему было знать о «Путешествиях Гулливера» великого Джонатана Свифта, о летающем острове Лапуту.
Старательно прятал глаза от рассказчика Илья Обреев. Москанин с выражением безразличия проговорил:
– От неверия только самому хуже. Плутаешь без дороги, когда можешь по ней ехать на коне. Верить в овладение великими силами, мысленно видеть их действие – значит видеть маяк. Тогда живёшь уверенно и умрёшь в гордости.
11
Рассвело в мартовской с мокрыми хлопьями сильной метели. Но Москанин сел в седло, уехал со своими людьми. Перед вечером группа вернулась, один из красных, подмываемый страстишкой тщеславного вестника, сказал во дворе Обрееву, что ездили в село Боровое и там Лев Павлович застрелил двоих: хозяина постоялого двора и отставного унтер-офицера. Про того и другого донесли, что они поругивали советскую власть.
Москанин сел в горнице за стол, велел Данилову расстелить чистое полотенце и, положив на него револьвер, инструменты, поставив маслёнку, позвал Маркела.
– Офицерский наган с самовзводным курком, – стал объяснять человек во френче. – На тебя, к примеру, летит всадник с пикой или с шашкой, ты выстрелишь из нагана с пятидесяти пяти шагов, пуля попадёт в лошадь – та упадёт.
Парень тут же увидел себя стреляющим во всадника. Москанин меж тем разбирал револьвер.
– Его надо своевременно чистить. Если при выстреле из дула выскакивает пламя, наган не чищен. – Он аккуратно действовал отвёрткой: – Мне его осенью дали новеньким, ещё в смазке, – надо было отбить у юнкеров здание банка.
Маркел жадно слушал, следил за движениями Москанина, как за чем-то небывалым. Тот, намотав паклю на стержень, называемый потиркой, бережно всовывал его в ствол.
– Кроме моей руки, другой он не знал.
Парень приглушённым от почтения голосом спросил:
– Вы воевали?
Человек во френче ответил не сразу, напитывал тряпочку оружейным маслом.
– Я учился в университете, был на каторге, побывал в эмиграции, – проговорил, протирая резьбу винтов, шарнир бойка. – Я поездил по Европе, по Америке. Я жил в Нью-Йорке, в других городах жесточайшего капитализма, познал их дебри, залитые электрическим светом. Я видел чикагскую бойню: как непрерывным потоком движутся тысячи коров, на них льётся вода, и их убивают электрическим током.
Маркел сидел за столом в неуёмном волнении от того, что ему по-товарищески рассказывал неслыханное поразительный