– Мы недавно макдак проехали.
– И что?
– Я не могу терпеть, тормозни уже где-нибудь!
Его лицо угрюмое, сосредоточенное, а в глазах пульсирует мысль – как же ему не хочется останавливаться и ждать свою отвратительную жену, пока та справит отвратительную нужду за каким-нибудь отвратительным корявым деревцом. Его глаза, в которых нельзя утонуть, в которые, даже встав на колени, нельзя окунуться. Глаза – не океанская бездна, но подсыхающая лужа московской повседневности. В принципе, против истины не попрешь: Альберт очень красивый мужчина. Череп правильной формы, достойный лежать на столе философа-алхимика; волевой подбородок отважного воина времен последних Крестовых походов; тонкий нос поэта-флорентийца эпохи раннего Ренессанса, и красиво очерченные глаза. О, гляделки эти хоть и не поражают своей мудростью и глубиной, но вполне могли бы стать украшением каменного бюста – этакая слепая искусственность, призванная запечатлеть идею абсолютизированной красоты, но не душу. Линии же бровей неестественно аккуратны, как-то по-женски закруглены… – интересно, Альберт чаще предпочитает быть пассивом или активом? А вот кудрявые волосы растрепались, привнося своеобразную вольность и развязность в картину его внешности. Но так он выглядит даже соблазнительней… Кожа смуглая, как у грека, а на шее сияет небольшая ранка, оставшаяся после бритья. Губы сжаты в полоску, что говорит о внутреннем напряжении, да и кадык неустанно ходит вверх-вниз. Мужчина – эталон! – какими их преподносят нам, женщинам, многочисленные глянцевые журналы, клипы, фильмы, весь этот гноящийся нарыв масс-медиа. Ирония лишь в том, что к мужчинам это недоразумение… этот генетический мусор… Альберт не имеет ровным счетом никакого отношения. Всего лишь надменный мыльный пузырь, предпочитающий возлюбить брата своего на ложе Марса, нежели удовлетвориться лоном женщины. Венера в недоумении: что творится с этим миром?
– Притормозить?
– Альберт, пожалуйста!
Навстречу несется грузовик, и по другую сторону лобового стекла, в бархатистом уютном мраке виднеется очередная человеческая клякса. Но вполне уверена, что если эта многотонная бандура остановится и водитель вылезет из кабины, то окажется вполне себе типичным дальнобойщиком: усатым, с брюшком, многодневной щетиной и проницательными, захмелевшими от чрезмерного употребления пива глазами. А руки у него крепкие, мозолистые, покрытые густыми черными волосами. Наверное, у отца тоже были такие руки… или стали… Папа, где ты теперь? Нашел ли убежище в том краю света, куда отправился много лет назад? Или же сгинул в бездонных глубинах океана?
Как там у Шекспира?
Отец твой спит на дне морском,
Он тиною затянут,
И станет плоть его песком,
Кораллом кости станут.
Он не исчезнет, будет он
Лишь в дивной форме воплощен.
Чу! Слышен похоронный звон!
– Дин-дон, дин-дон… Нет!
– Что