Чуть позже кто-то из моих альтернатив пробуждался, стряхивал с себя плесень чужих предрассудков и предавался размышлениям о бестолковости очередного мира, как и всех предыдущих миров, как и всех не-миров на этом ветвистом дереве вероятностей; пытался охватить все разом, дабы постичь, что же я такое, зачем нужен и, самое главное, как мне побороть опостылевшую обыденность. И во всем этом также не было никакого смысла – сплошное ковыряние среди праха и мертвечины моей памяти. Извечный поиск – но чего?
Ведь я же помню, что так повторялось снова и снова – всюду один только прах и ничего кроме. Несомый холодными или кипящими волнами, гонимый раскаленным или стылым ветром, либо же, повинуясь незримым законам мироздания, блуждающий сквозь пространство и время, обреченный на вечное скитание сквозь мерцание далеких светил, прах этот был всегда. Он был растворен в воде; он искрился в расплавленной магме и остывал на поверхности потухших солнц; он витал в воздухе и выпадал с дождем; он был скован в доисторических ледниках. Пылающие звезды оберегали в себе крошащиеся руины. Разрастающиеся в пространстве червоточины – являющиеся не чем иным, как язвами на моем теле – таили в абсолютной своей тьме все тот же прах. Миры, наделенные атмосферой и увядающей растительностью, скрывали в пышных зарослях неразумных погибающих джунглей отголоски давно минувшего. В недрах планет покоились молчаливые черепки – свидетельства некогда кипевшей там жизни. И даже во тьме пространства, сквозь холодное сияние звезд крупицы праха неслись из ниоткуда в никуда, унося с собой воспоминания о том, чему, вероятней всего, никогда более не суждено повториться. Нет, никогда, ведь все, что могло быть создано – уже было создано, и все, что могло свершиться – уже свершилось.
Так я в который раз цеплялся зубами за собственный хвост.
***
Естественно, тогдашняя моя спутница, Кхе-ре – так я ласково ее называл, – до определенного момента ни о чем не догадывалась. Большую часть времени она мирно дремала в своем аляповато сработанном коконе, восторгаясь пустотой внутри собственного не-сознания. Если она и расспрашивала, о чем я думаю или куда собрался, то я неизменно отвечал, что отправляюсь ловить слезососов. Я врал, и она верила, потому что так и должно было быть – ложь и ревность тоже мои находки, довольно оригинальные, как я считал. Увы, постепенно и ложь с ревностью перестали интриговать, тем самым лишив меня желанных эмоций и, как следствие, ощущения собственного бытия.
Кхе-ре же была, есть и будет наивной и глупой, и это даже не моя заслуга. Кхе-ре сама предпочла стать такой: то ее выбор, а возможность выбирать – единственный мой подарок обитателям этого мира в конкретной точке времени…
Хотя кого я обманываю? Данная тварям свобода воли, конечно же, мнимая, ведь варианты выбора все так же подарены мной. Истинной