У большинства этих жутких существ их наросты, болячки и рубцы немного подзажили и болели ровной, привычной болью, которую они научились не замечать. Им казалось, что они живут самой нормальной, обычной жизнью… Артем, только сильно напрягая фантазию, смог в какой-то момент все-таки понять, что все эти существа когда-то родились и были обычными людьми. Они научились жить со своими язвами и только случайно задев своим наростом горб соседа, испытывая вспышку нестерпимой боли, они начинали ругаться и бить друг друга, стараясь ударить как можно чувствительнее. Тогда их наросты начинали опять кровоточить и требовалось много сил, чтобы унять боль.
Среди людей были и такие, кто смог неимоверными усилиями и долгой, невероятно трудной работой над собой, почти убрать свои наросты. Почти, потому что следы оставались все равно. И тогда другие начинали им страшно завидовать или поклоняться, называя учителями или гуру, и пытаясь понять, как они это сделали. Как они могут каждый день просыпаться утром с тихой улыбкой в предвкушении ещё одного светлого, счастливого дня?
Он метнулся обратно домой, на бегу с трудом сдерживая рыдания и слезы страшной тоски, которые размазывал ладонями по щекам. Захлопнув за собой дверь, он на мгновение почувствовал себя в безопасности. Но тут же мысль о том, что он должен сделать шаг вперёд и увидеть своё собственное отражение в зеркале, повергла его в такой жуткий, глубокий, черный, липкий страх, что он понял, не сделай он этого шага ещё только одно самое малое мгновение, и он будет просто поглощён этим ужасом и исчезнет. И он шагнул.
Да, так и есть. Он увидел в своём зеркале точно такое же искореженное существо. Точно такое же. Точно такое же. Страшнее всего была огромная черная дыра посередине груди, зиявшая на месте солнечного сплетения. Он просто рухнул на колени. Голова сама запрокинулась, оскалила зубы, зажмурила с неимоверной силой глаза и завыла.
…Он проснулся от ощущения мокрой подушки у виска, все ещё продолжая захлебываться этим воплем. Жутко болела голова, в которой билась, многократно повторяясь одна и та же мысль: «Ты видел не тела, ты видел души. Ты видел не тела, ты видел души, ты видел не тела…» Да, да, Господи Боже! Планета изуродованных душ! Планета сломанных душ!
С этого момента в его голове засядет мысль, постепенно становясь навязчивой, будучи связанной со вспышками ярости неистовой силы, когда он только неимоверными усилиями воли едва сдерживал себя, чтобы не начать крушить все подряд, все, что видишь, не опасаясь, и может быть даже желая, переломать себе об это руки и все равно продолжать бить, бить, бить, бить… А потом ногами! И тоже переломать их все!
«Чтоб вы все сдохли! Все! Все! Все до одного! К чертовой матери все эти наросты вместе с их долбанными хозяевами!» И потом снова по кругу, до бесконечности: «Чтоб вы все сдохли! Чтоб вы все сдохли! Чтоб вы