шагах от него. Посмотрев на нас пристально несколько секунд, он затем сел в экипаж, не сделав ни одного жеста, который мог бы выдать нас. Пролетки тронулись, как мы видели, по направлению к тюрьме» (Жильяр П.Трагическая судьба Николая II и Царской Семьи / Петергоф, сентябрь 1905 г. —Екатеринбург, май 1918 г. М.,1992. С. 157).
Арестованных отправили в Екатеринбургскую тюрьму. Их поместили в одну камеру с первым премьер-министром Временного правительства, князем Львовым, и вскоре расстреляли.
«Все их преступление заключалось в том, что они не были в состоянии скрыть своего негодования, когда увидели, что комиссары-большевики завладели золотой цепочкой, на которой висели образки у кровати больного Алексея Николаевича» (Там же. С. 157).
В дальнейшем Николаю Александровичу самому пришлось выносить Алексея – теперь болеющего все время – для короткой прогулки на кресле-каталке в пыльном саду. Борода бывшего Царя стала седеть. Он носил гимнастерку цвета хаки с офицерским ремнем на поясе, брюки и старые, поношенные сапоги. На его груди был георгиевский крест. Александра Федоровна (говорил один из охранников) «имеет внешность и манеры важной, надменной женщины»222. Но некоторые из фанатичных солдат против своей воли были впечатлены простотой бывшего Царя223, его добрыми глазами и чувством, выраженным позднее в сонете Мориса Бэринга224 «Эпитафия»: Николай II
Был лишен короны и трона, и сердца, и имени,
Горе придало ему величие, и страдание,
Дало больше, чем власть монарха.
К середине июня того жаркого, монотонного лета появились призрачные надежды на спасение. Они так и остались призрачными – монархисты, сочувствовавшие Царской Семье, так и не нашли осуществимый план. Теперь конец действительно был близок. По слухам, отношение Авдеева и его солдат к заключенным стало очень снисходительным, и на их место поставили людей из отдела ЧК, пятеро из которых были венгры225. Новый комендант Яков Юровский226 – главный палач Царской Семьи – был бессердечным, злым человеком. Юровскому отдали приказ расстрелять семью, поскольку в то время влияние большевиков во многих регионах было очень слабым и непрочным. Даже Чешский легион (численность которого за минувший год или около того возросла примерно до 60000 человек) с боем прокладывал себе дорогу через Сибирь227. Через несколько дней Екатеринбург мог перейти в руки «белых», поэтому Царскую Семью необходимо было срочно уничтожить. Решено было расстрелять заключенных в полуподвальной комнате Дома особого назначения, а затем избавиться от тел, сбросив их в заброшенную шахту. Шахта находилась в двенадцати милях от Екатеринбурга в урочище «Четыре брата», получившее это название от когда-то росших здесь из одного корня четырех сосен.
«Но чем больше людей из авдеевской охраны соприкасались с Царственными Узниками, тем более у многих из них просыпались совесть и сочувствие к Ним. Как показывал обвиняемый Якимов: «Я никогда, ни одного раза, не говорил ни с Царем, ни с кем-либо из Его Семьи. Я с Ними только встречался. Встречи были молчаливые. Однако эти молчаливые встречи с Ними не прошли для меня бесследно. У меня создалось в душе представление от Них ото всех. […] От моих прежних мыслей про Царя, с какими я шел в охрану, ничего не осталось. Как я Их своими глазами поглядел несколько раз, я стал душой к ним относиться совсем по-другому: мне стало Их жалко. Часовые к б. Государю относились хорошо, жалеючи, некоторые даже говорили, что напрасно человека томят». В. Криворотов приводит в своей книге («На страшном пути до Уральской Голгофы». Мадрид, 1975) следующий эпизод: «Государыня с сыном и Леней Седневым оставалась внизу во дворе почти час. Алексей чувствовал себя почти совсем хорошо. Один из солдат внешней охраны, стоявший постовым перед калиткой во дворе, оглянулся кругом, поставил свою винтовку и несколько раз помог Наследнику подняться из коляски на ноги и шагнуть несколько шагов. Когда на лестнице послышались шаги, он быстро подхватил Мальчика на руки, посадил его в коляску и, схватив винтовку, встал, как ни в чем не бывало, у калитки. «Спасибо, солдатик! Бог Вам этого не забудет!» – тихо проронила Царица». Безусловно, что подобное сочувствие и внутреннее ощущение своего участия в черном и постыдном деле посещали не только рабочих-охранников, но и их начальство в лице Авдеева и Мошкина. Однажды после обеда А. Е. Трупп протянул Государю пакетик с табаком со словами: «Ваше Величество, этот табак дал мне Мошкин для Вас. Он сказал мне, что это передача из монастыря, и что о ней для Вас просил Авдеев». Николай II на это сказал Труппу: «Передайте, Трупп, от меня обоим большое спасибо и мою радость, что они оба нашли, наконец, самих себя» (Мультатули П. В.Свидетельствуя о Христе до смерти… СПб., 2006. С. 478).
224
Бэринг, Морис (1874—1945), английский литератор, известен как драматург, поэт, прозаик, переводчик и публицист, а также как писатель-путешественник и военный корреспондент.
225
«Несмотря на свою революционную «сознательность», Авдеев и его внутренняя охрана с каждым днем становились все менее и менее надежными для Свердлова и Голощекина и все более непригодными для подготовляемого последними убийства Царской Семьи. Неслучайно, как утверждает И. Ф. Плотников, по свидетельствам близких Авдеева, тот, узнав об убийстве Царской Семьи, очень сокрушался. Юровский в 1934 году в беседе со старыми большевиками рассказывал: «Насколько разложение дошло далеко, показывает следующий случай: Авдеев, обращаясь к Николаю, называет его – Николай Александрович. Тот ему предлагает папиросу, Авдеев берет, оба закуривают – и это сразу показало мне «простоту нравов». Именно этой «простотой нравов», установившейся между Царем и Авдеевым, в первую очередь и объясняется замена Авдеева и его команды на Юровского и его людей. «Нет сомнений, – пишет Н. А. Соколов, – общение с Царем и Его Семьей что-то пробудило в пьяной душе Авдеева и его товарищей. Это было замечено. Их выгнали, а всех остальных отстранили от внутренней охраны» (Мультатули П. В. Свидетельствуя о Христе до смерти… СПб., 2006. С. 479). Из показаний Ф. П. Проскурякова: «Спустя, приблизительно, с неделю после назначения Юровского и Никулина, нас, рабочих Сысертского завода и Злоказовской фабрики, перевели в дом Попова или Обухова против дома Ипатьева, а вместо нас внизу дома Ипатьева поселились латыши. Их было, приблизительно, человек 10. До появления латышей охрану в доме несли мы, рабочие Сысертского завода. После появления латышей охрану в верхнем этаже дома, где жила Царская Семья, стали нести исключительно латыши. Нас, русских рабочих, туда уже не впускали. Таково было приказание Юровского. Пулеметчиками, которые стояли исключительно у пулеметов, были из наших сысертских рабочих следующие лица: Талапов, Александр Стрекотин, Семен Турыгин, Сафонов, Николай Садчиков, Добрынин, Летемин, Иван Котегов и Шевелев. Из злоказовских рабочих я могу назвать только одного Андрея Корзухина. Эти рабочие всегда стояли только у пулеметов. На остальных постах стояли при Авдееве все остальные рабочие. При Юровском же, со времени появления латышей, мы, рабочие, стали нести охрану исключительно наружную. Внутри дома находились исключительно латыши» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 273).
226
Юровский Яков Михайлович (настоящие имя и отчество – Янкель Хаимович; 1878—1938), родился в г. Томске в семье ремесленника, в прошлом – ссыльного уголовника. Внук раввина. Учился в Томске: закончил два класса в еврейской школе «Талматейро», обучался портняжному и часовому делу. По словам брата Лейбы, в юности искал богатства, по характеру был хитер и жесток. В 1898 г. по суду в Томске отбывал наказание за убийство. Вступил в РСДРП (б) в 1905 г. Участвовал в революционной работе: террористических актах и экспроприациях. После одного из арестов был выслан в административную ссылку в Екатеринбург, где познакомился с Я. М. Свердловым. В годы первой русской революции уехал в Берлин, там из иудейства перешел в лютеранство. Позднее возвратился в Томск, открыл часовой магазин, но в 1912 г. за революционную деятельность был выслан в Екатеринбург, где стал владельцем фотоателье. Во время Первой мировой войны окончил фельдшерскую школу. Служил в военном лазарете Екатеринбурга. После февральской революции включился в работу по большевизации и разложению воинского гарнизона, был делегирован в городской совет, входил в военную организацию горкома РСДРП (б). Во время приезда в Екатеринбург и подготовки Уральской (Свободной) партийной конференции в апреле 1917 г. у него останавливался Свердлов. Участвовал в октябрьском перевороте. В начале 1918 г. назначен председателем следственной комиссии при революционном трибунале Екатеринбургского горсовета. Член Уральского и Екатеринбургского областного советов, заведующий охраной Екатеринбурга. В июле 1918 г. назначен комендантом Дома особого назначения – дома Ипатьева, в котором содержалась Царская Семья. До этого времени уже участвовал в судьбе арестованных – контролировал охрану дома Ипатьева. В ночь на 17 июля 1918 г. руководил казнью Царской Семьи и лично ее расстреливал, затем участвовал в уничтожении трупов, доставке изъятых ценностей в Москву с документами на имя Орлова. В июле 1919—1920 г. – заведующий Екатеринбургской губчека. Работал в Московской ЧК, Рабоче-Крестьянской инспекции, с 1921 г. – в Гохране (Государственном хранилище республики при народном комиссариате финансов), заведовал золотым отделом. С 1924 г. – на многих советских и хозяйственных должностях. Неоднократно выступал на собраниях старых большевиков с докладами о расстреле Царской Семьи. Умер в 1938 г. в Кремлевской больнице после тяжелой и продолжительной болезни. Некролог о его кончине был опубликован в газете «Правда». Автор воспоминаний «Записка Юровского» (1920, 1922 и 1934). Из показаний бывшего охранника Ипатьевского дома Ф. П. Проскурякова: «Приблизительно в самых последних числах июня или в первых числах июля месяца Авдеев арестовал Мошкина за то, что он украл что-то из царских вещей, кажется, какой-то золотой крестик. Но тут же был уволен и сам Авдеев. Вместо него заступил в начальники Юровский. […] Помощником его был Никулин. […] Появились они в доме одновременно. Находились они все в той комендантской комнате. Юровский приходил с утра, часов в 8—9 и уходил вечером в 5—6. Никулин же жил в комендантской, ночевал тут» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 272—273).
227
Насильно загнанные в австро-венгерскую армию, чехи незадолго до революции стали в огромных количествах переходить к русским. Командование Царской армии составило из них чешский корпус, который бок о бок с русскими сражался против австрийцев и немцев. В мае 1918 г. отряды чехословаков, состоявшие исключительно из бывших военнопленных, которым Керенский предоставил свободу, составляли две полные дивизии, расположенные эшелонами вдоль Сибирской железной дороги – от Самары до Владивостока. Готовилась отправка их во Францию. После падения Керенского советское правительство разрешило отправить чешских солдат во Владивосток, где они должны были погрузиться на суда и, обогнув земной шар, влиться в войска союзников на Западном фронте. Более 50 тыс. их находилось в разных пунктах на всем протяжении железной дороги от Казани до Владивостока. Соглашение между союзниками и советским правительством предусматривало, что чехи во время следования по советской территории должны сдать оружие советским властям. Вслед за этим ультиматумом, который чехи по приказу генерала Гайды отвергли, Германский Генеральный Штаб, желая воспрепятствовать означенным войскам, дал приказание большевикам разоружить чехословаков. Вспыхнула вооруженная борьба между ними и отрядами большевиков, находившихся под командой немецких офицеров. Русские добровольческие отряды не замедлили присоединиться к чехословацким войскам. Таково было возникновение движения, которое началось в Омске и вскоре охватило всю Сибирь. Хорошо обученные и оснащенные чешские части захватили ряд городов по всей линии Сибирской дороги, свергли местные Советы, взяв их под свой контроль.
228
Сторожев Иоанн Владимирович (1878—1927), протоиерей церкви св. Екатерины г. Екатеринбурга (1917), при большевиках – настоятель Екатерининского кафедрального собора в г. Екатеринбурге (1918). Родился в Арзамасе в старинной купеческой семье. Лишившись отца, детство провел в Дивеевском монастыре с матерью и сестрой. Окончил Нижегородский дворянский институт и юридический факультет Университета Св. Владимира в Киеве (1903). Товарищ прокурора Екатеринбургского окружного суда (1909). Награжден орденом Св. Анны 3-й степени (1911). Присяжный поверенный адвокат (1911). Епископом Екатеринбургским и Ирбитским Митрофаном рукоположен в дьякона (1912), а позже во иерея. При Временном правительстве входил в состав Комитета общественной безопасности и был одним из основателей городской милиции. Служил обедницы в Ипатьевском доме 20.05/02.06 и 01/14.07.1918 г. (последнюю церковную службу, за которой молились Царственные мученики). В октябре 1918 г. – на службе в действующей армии в должности благочинного 7-й Уральской дивизии горных стрелков. Переезжает в Приморье (1919), затем в Маньчжурию, где был определен настоятелем Свято-Софийской церкви в Харбине (сентябрь 1920 г.), а потом Алексиевского храма (февраль 1923 г.). Преподавал Закон Божий в русских средних учебных заведениях КВЖД. Законоучитель гимназии Христианского союза молодых людей. В 1930-е гг. уже молитвенно почитал Царственных мучеников. О. Иоанн вспоминал: «Я дважды совершал богослужения в доме Ипатьева, в г. Екатеринбурге, когда там находилась под стражей большевистской власти Семья бывшего Царя Николая Александровича Романова. Кроме меня, там же совершал богослужения священник Екатерининского собора Анатолий Григорьевич Меледин. Как отцу Меледину, так и мне сослужил каждый раз диакон названного собора Василий Афанасьевич Буймиров. Чередовались наши службы так: первое богослужение – светлую Заутреню – совершил вечером 21 апреля старого стиля о. Меледин. Второй раз – 20 мая старого стиля, когда прибыла из Тобольска вся семья Романовых, служил я обедницу. Третью службу (обедницу) совершил о. Меледин, но которого числа и месяца, не помню, кажется, это был день рождения одного из членов семьи Романовых. Четвертую службу (литургию) совершил в Троицын день о. Меледин и, наконец, пятое богослужение (обедницу) 1/14 июля совершил я» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 95).