А тут – патрон. С пулей.
Думаю, так сердце ёкало у Генриха Шлимана над первым кирпичом Трои.
Я не был Шлиманом, но поступил как он – вооружился плюшками и клубничным вареньем и пошёл расспрашивать местных.
Таким образом, на дело мы пошли вдвоём. Один из нас был девчонка (я говорю «был» потому, что он был очень крутой). Ей было семь лет, и она просто отвела меня на тридцать метров от дачного участка в папоротники. Через пару шагов под ногами захрустело металлом, я наклонился, и моё сердце квакнуло – «патронов» хватило бы всем до старости.
Теперь понимаю, что это была свалка, куда сапёры в послевоенное разминирование сваливали почти безвредный (и тогда никому не нужный) металл.
Гильзы: винтовочные и пистолетные (редко, целые патроны).
Пряжки, пули, корпуса гранат, гильзы.
Сгнившие кожаные ремни, колючка, гильзы, патроны.
Снова патроны, патроны с необычными никелироваными длинными пулями (от итальянских винтовок финской армии). Гильзы, гильзы…
Постанывая, я набивал карманы и шорты предметами детской роскоши. Никогда больше я не чувствовал себя таким обеспеченным человеком!
На даче баба Паня (взорвутся! милиция!) заставила выкинуть всё. Даже гильзы.
Это был эпик фэйл.
И это было началом моего нравственного падения.
Кто-то тянет пятнадцать копеек с родительской тумбочки и помнит об этом всю жизнь. Я же – сходил в сокровищницу снова, обогатился двукратно и распределил добычу по сумкам старушки (завтра мы возвращались в Ленинград, а своего чемодана у меня в шесть лет не было). Таким образом, криминалку в электричке везла ветеран и ударник коммунистического труда и, кажется, парторг.
Верхом цинизма был последовавший поход с нею до леса и торжественное закапывание пуль и целых патронов прошлого сбора пластмассовым совочком («вернёшься из города – снова поиграешь»). Что характерно, даже выкапывая ямку, я наткнулся на пару пуль.
В городе мой фальшивый возглас
«Ой! Откуда это!»
никого не убедил, а вот баба Паня обиделась молча, но всерьёз. Положение спас отец (он всегда меня спасал). Отец вежливо поржал над женскими страхами, вывернул пассатижами пули из гильз, выкинул порох и вставил пули обратно.
В школу было через неделю, и я отправился на детскую площадку с несколькими патронами – хвастаться перед друзьями.
Хвастал я недолго – минут двадцать.
…
Он стоял рядом и смотрел на нас.
Милиционер.
Взрослые в таких случаях седеют. Маленькие – мокреют.
Я помню огромную скорость, с которой побежал.
Шесть лет, всю мою жизнь, когда я вел себя плохо, родная бабушка грозилась отдать меня милиционеру. И когда я повел себя совсем плохо, он-таки явился взять мою душу!
В возрасте трёх лет я три дня провёл в больнице без мамы.
Я не был особо впечатлён.
Просто год кричал по ночам.
Теперь же, я был испуган