– Я не могу этого сказать тебе.
– Мне?
– Ни тебе, никому на свете.
– Но почему же? Ведь я не пойду доносить, – обиделся старик.
– Не то… Это тоже одно из ее условий.
– Но она не узнает.
– Она узнает все.
– Ты ею напуган, как малый ребенок.
– Ты ее не знаешь… Наконец, я дал ей только сейчас честное слово.
– Это другое дело. Я не настаиваю.
Оба снова замолчали.
Дмитревский стал по-прежнему ходить медленными шагами по кабинету, а Оленин снова погрузился в свои думы.
– Письмо! – вошел в кабинет Петрович и подал на подносе Ивану Сергеевичу большой конверт, запечатанный круглою печатью черного сургуча.
Дмитревский взял письмо и сел на диван.
Сломав печать, он вынул из конверта вчетверо сложенный лист толстой бумаги, развернул его и стал читать.
– Это касается и меня, и тебя, Виктор, – сказал он, окончив чтение.
– Меня?
– Это письмо от Архарова; он пишет, что завтра выйдет высочайший приказ о назначении меня товарищем министра уделов, а относительно тебя пишет, что он говорил государю и его величество благосклонно отнесся к причине, задержавшей тебя в Москве. На днях он уведомит тебя, когда можно представить тебя государю… Ты будешь, он, по крайней мере, надеется, принят снова на службу в гвардию, тем же чином…
– Не забыл… Спасибо ему… А тебя, дядя, поздравляю от души.
– Есть с чем… Я даже не знаю, что я буду делать… В этом министерстве уделов я, кажется, буду не у дел…
– С твоей-то светлой головой, да ты сразу обнимешь всю их канцелярскую премудрость…
– Однако своего дела ты не хочешь доверить рассудить этой светлой голове, – съязвил Иван Сергеевич.
– Дядя, – укоризненно начал Оленин.
– Молчу, молчу, я пошутил.
В это время раздался звонок.
Оказалось, пришли два бывших сослуживца-товарища Дмитревского, Беклешов и князь Друцкой. Дмитревский познакомил их с своим племянником.
Хозяин стал рассказывать гостям о своем трехдневном аресте, о двукратном представлении государю, обеде во дворце и наконец предстоящем назначении.
Подали шампанское и поздравили нового будущего товарища министра.
Разговор перешел к злобе дня – реформам нового царствования.
– Цесаревич Александр – правая рука своего отца в делах правления, – заметил князь Друцкой.
– Еще бы! После того более чем добролестного поступка, которым он проявил свою сыновнюю преданность, государь, говорят, не чает в нем души, – проговорил Беклешов.
– А что такое? – спросил Оленин.
– Разве вы не знаете? Впрочем, вы долго были в отсутствии. Еще в последние месяцы царствования покойной императрицы распространилась повсеместная, хотя и тайная, молва, что государыней оставлена духовная, по которой наследником своим она назначает внука Александра Павловича, минуя сына. Духовная доставлена была в Сенат, для вручения после ее смерти великому князю