там всему на свете свой особый счет.
В ста верстах от столицы всех надежд
есть село без женихов и невест —
три избушки-развалюхи,
в трех избушках три старухи
да один старик: брехун-самохвал,
как на всех троих один самовар.
Три старухи – рыбари и косари
говорят ему: «Смотри, не помри…
Мы и сено тебе будем косить,
мы и воду тебе будем носить,
только ты уж, старый черт, нам бреши,
да красиво ты бреши – от души».
Говорит старик: «Свое отбрехал».
Говорит старик: «Свое отпахал.
Взяли всех детей война и Москва,
и на крышу забирается трава,
и смущенье стало в мыслях у меня,
и какая уж тут, бабоньки, брехня».
И, уставившись очами в потолок,
он лежит – не как брехун, как пророк,
и вот-вот на клин торчащей бороды
рухнет крыша, тяжела от лебеды.
Три старухи не привыкли жить в тоске.
Три старухи косы правят на бруске.
Три старухи косят яростно в леске.
Тяжелеет сарафан от росы,
а душа – она легчает от косы.
Рыбачок из столицы всех надежд
совершает на природу свой наезд,
«Что за прелесть
наша русская косьба…» —
он вздыхает, утирая пот со лба.
«Ну а где, бабуси, ваш старуший царь?»
«А наш царь теперь, касатик, не косарь.
Он глаза свои от нас отрешил.
Лег на лавку. Помирать порешил.
Только думаю, касатик, вот про что:
помирала я однажды, да прошло…»
Свищут косы, подсекая без труда
за одной волной травы еще волну.
«Ну а где ж ты помирала и когда?»
«У плену, касатик милый, у плену».
И во взмахах то ли радость, то ли боль,
ну, а, может быть, и то и то, вдвоем.
«А в каком плену, бабусь,
в германском, что ль?»
«У своем, касатик милый, у своем…»
Рыбачок застыл, репьи стряхнул с колен:
«Да каким своим, бабусь, бывает плен?»
«Может, слово и не то, касатик мой,
но сослали нас в пески усей семьей.
В кулаках мы не ходили никогда,
так что пленом показалась та беда…»
Рыбачок из столицы всех надежд
вдруг попятился – неловко, как-то вбок.
«Ну, надеюсь,
что поправится ваш дед…»,
а вослед ему спокойно: «Дай-то бог».
И растерянно завел свой «москвичок»
из столицы всех надежд рыбачок.
Лучше душу по асфальту покатать,
лучше рыбу в магазинах покупать,
лучше жить да поживать среди невежд,
не осмысливших всю цену тех надежд.
И летели мимо, боже их спаси! —
самолеты, что родились на Руси,
и брезгливо поджимали шасси
над травой зацвелых крыш на небеси…
18