ремонтный люд.
Старик Джанкарло
бог средь них.
Одет шикарно,
ну, впрямь —
жених.
Лишь чуть грустинка
в его глазах.
Лишь чуть грузнинка
в его плечах.
Он так выхаживал
любой трамвай,
чуть не выпрашивал:
«Вставай,
вставай…»
И как рубали
из рейса в рейс
его трамвай
спагетти рельс!
Они привязчивей,
чем поезда…
Так что ж ты празднуешь,
старик,
тогда?
Когда,
заплаканный,
пойдешь домой,
они —
собаками
все за тобой.
Они закроют
путь впереди.
Они завоют:
«Не уходи!»
Дичают жалко
они без ласк…
Старик Джанкарло,
ты слышишь лязг?
Вконец разогнанный —
в ад
или рай? —
летит
разболтанный,
больной трамвай.
И кто-то чокнутый —
счастливо:
«Крой!»
А кто-то чопорный —
трусливо:
«Ой!»
И кто-то пьяненький:
«Давай!
Давай!» —
а кто-то в панике:
«Ай!
Ай!..»
Ты что,
без памяти?
Окстись,
трамвай!
Но он, как в мыле —
бах!
бух!
О, мама миа,
ах!
ух!
Шекспир,
да Винчи —
в пух!
в прах!
Вам смерть не иначе —
Глюк,
Бах.
Искусство нынче —
бух!
бах!
Арриведерчи,
Иисус Христос!
Арии Верди
смешны до слез.
Эй ты,
Петрарка,
что твой сонет?
Жизнь, как петарда, —
ба-бах! —
и нет.
Очнись, Лаура, —
всем быть в аду.
Не будь же дура —
льни на ходу.
В трамвае жутком
страшенный ор.
То вор,
то жулик,
то снова вор.
Но рядом с кодлом
под визг,
вытье
крестьянка кормит
свое дитё.
Рабочий с булкой,
студент-юнец…
Неужто будет
им всем конец?
Вожатый,
сука,
ты что, —
преступник
или дурак?
Хотя б не взрослых —
спаси детей,
от страха вздрогнув, —
в депо,
в депо!
Трамвай размордленный,
под своды лезь —
ведь есть ремонтники,
наверно,