Слово «да» в иных языках короче слова «нет», в иных – длиннее.
Я не произнес ни того, ни другого, и она поняла.
Оперлась на руки и слегка приподнялась над моим безгласным и неподвижным телом. Затем ее сильные ноги стиснули мою талию, будто древний пояс невинности, бёдра раскрылись, и влажные двойные уста поглотили мой бутон, который стал наливаться вновь – дабы цветок распустился уже внутри моей возлюбленной.
И несравненное по красоте ожерелье из живых перламутровых бусин ринулось из меня, щедро оплодотворяя лоно.
Хельмут объяснил, что приличия ради следует всходить на эшафот своими ногами. Разумеется, в реальной жизни получалось такое дай Бог со второго раза на третий, но идеал на то и создан, чтобы к нему всецело стремиться.
Поэтому я вкушал напитки и впитывал разумные речи моих опекунов. Поили меня чем-то белковым – скорей всего, взвесью соевых бобов в молоке кормящей матери. Ею вскорости должна была стать и Беттина, поэтому в женщинах того же волчьего племени и такого же интересного положения не было недостатка. А чтобы меня не одолевали посторонние из числа ангелков и их клиентов, Хельмут отгородил мою прежнюю кровать нарядной ширмой. Также он снова посадил меня на цепь – чтобы не задавали лишних вопросов, как он объяснил.
– Ну надо же, – сетовал он, – и впрямь ничто тебя не берёт: ни вервие, ни вино, ни огонь, ни кол, ни нож, ни наша Бетти.
– Она-то как раз… – отвечал я с умеренно кислой миной. Чувствовал я себя слегка депрессивно – после того количества любви, что я из себя выдавил, неизбежно должен был начаться откат. Ноги и руки постепенно отрастали, как и пятый член, но не с той скоростью, как мне хотелось, и были похожи на студень из свиных голяшек. Это влияло тоже. Докучал и постоянный шум в окрестностях моего логова: хоть мой патрон и уверял, что каждый из тёмных ангелков производит его не больше, чем опавший лист, но как-то слишком их было много.
– Хельм, если не секрет. Сколько твоих в целом – больше, чем обычных людей?
– Шутишь? Гораздо меньше. На порядок иди два.
– Даже сейчас, когда мор?
– Даже сейчас.
– Миллионы?
– Тысячи.
– И ты в их числе?
– Ох, нет, я сам по себе. Иного не желаю – надо же кому-то испытывать… исполнять решения.
Ну разумеется. Спрашивать, когда и как он снова за меня возьмётся, было уж очень, скажем так, затратно. Когда я, как древний Цинциннат, стал сокрушаться по поводу своей непохожести на прочих людей, он заметил:
– Ладно, в следующий раз постараюсь на совесть. Что, кстати, на тебя наточить – меч или секиру? Ну, двойной топор? Меч вроде как благороднее.
– Да что угодно, мсье. Я тебе полностью доверяю. А ты уверен, что меня проймёт?
– Ну… Если отделить голову и сколько-нисколько подержать отдельно от тела, авось скончаешься как личность. В смысле назад не срастётся.
– Звучит оптимистично до крайности, – я пошевелил отростками на конце правой культи: были они куда больше похожи