Но мне вполне хватало идеологизированной трактовки, которую предоставили нам, исполнителям. Во-первых, такое «незнание» значительно увеличивало шансы на выживание. А во-вторых, из этой лжи или, как минимум, полуправды, мне удавалось слепить полноценную «личную правду». Этот продукт – результат родовых мук моего разума – я, что называется, холил и лелеял, ведь он идеально подходил моей природе, моему непрерывному желанию убивать кафиров. На иллюзорность этой «личной правды» я старался не обращать внимания, хотя с каждым днем это получалось все хуже.
Шея вновь решила повернуть мою голову. На этот раз в другую сторону. Это позволило сделать окончательный вывод, что моя воля не является актором в этом процессе. Повороты вправо хоть как-то объяснялись желанием посмотреть в окно.
Когда же голова повернулась влево, перед носом у меня оказалась стопа, похожая на розовый перезревший картофель, со странными отростками, напоминающими пальцы. Эта розовая шершавая стопа свисала с верхней полки, вырастая из голени особы, которую уже можно было назвать старухой.
На соседней верхней полке валялась еще одна баба, точно такая же. Сначала я подумал, что они сестры, но из их разговора – который я был вынужден слушать по волеизъявлению безжалостного случая – пришлось узнать, что они познакомились здесь, в этом вагоне. Они разговаривали на протяжении вот уже шести часов. Я искренне удивлялся их способности не замолкать столь длительное время. И пожалел о том, что не было возможности тихо их устранить, заставить навсегда замолчать.
Мы продолжаем вести нашу, теперь тайную, войну. Хартленд всегда будет оставаться для нас врагом. Хотя, если подумать, Океания заслуживает еще большего презрения. Хартленд был настоящим врагом, он бил нас искусно и не скрывал своих намерений. А Океания?.. Сначала помогла нашему государству нигилистов зародиться и начать успешную экспансию, а потом, когда все пошло не по плану, бросила нас, отрезала, как гнойный аппендикс, еще и помогала Хартленду добивать нас с воздуха.
Голова повернулась в другую сторону. Я был благодарен ей хотя бы за это: после растрескавшейся, розовой, как вспучившаяся ветчина, пятки, лицезрение не успевшего позеленеть, бескрайнего леса приносило усиленное эстетическое удовольствие. С величественным смирением неисчислимый легион деревьев приготовился почернеть вместе с ночью.
Когда долго живешь в городе, вид таких лесных массивов, наблюдаемый из окна поезда, может принести иное ощущение пространства. И тогда приходит понимание, что города со всей их так называемой цивилизацией – всего лишь родинки на теле планетарной суши.
Через два дня и уже менее чем двадцать часов, мы нанесем кафирам сокрушительный удар. Таймер запущен. Пошел обратный отсчет. Время начало таять. Оно необходимо не только для