И снова пауза.
– Возможно, ты права… А что, если всё вернётся на круги своя? Не знаю, как ты… я ещё надеюсь.
– Ты слеп, Юрий! Слеп, как и всегда. Ты и меня не смог понять. Не понял и того, что в России происходит. Открой глаза! Прежнего уже не будет никогда!
– Но как же… Нет, я так сразу не могу… Мне нужно посоветоваться…
– С кем? Завтра всех твоих знакомых по лицею поставят к стенке или же повесят на столбах. Чего ты ждёшь? Чтобы твои холопы снова пришли поклониться князю-батюшке, мол, мы никак не можем без тебя?
Тишина. Оба молчат. А может быть целуются? Тьфу, чёрт! Опять я о своём. А тут, может быть, решается судьба.
– Что ж, пойду договариваться о паспортах.
Князь уходит, а я остаюсь в отчаяньи, в тоске по загубленной любви… Так что же делать? Да только уповать на чью-то милость.
Господи! Прости и помилуй своего раба за всё, что я тут натворил. Зачем ты так жесток? Клянусь тебе всем дорогим на свете – я достаточно наказан. Знай, что я верю в тебя! Верю всегда, даже если на время об этом забываю. Верю душой, телом, каждой клеточкой мозга. Верю и прибегаю к тебе, потому что нигде на свете нет никого, кто бы мог мне помочь. Прости меня и сделай так, чтобы Кира вновь ко мне вернулась. И чтобы я избавился от пристрастия к наркотикам. Я верю, что ты услышишь мои мольбы и вылечишь. Избавь меня, Господи, от той гнусности, в которую я сам себя низверг. Не дай мне сгинуть, избавь меня от морфия, от кокаина, избавь от слабости духа и дай надежду, что всё ещё можно изменить. Поверь, Господи, я исправлюсь!
И вот уже сумрак в комнате рассеялся, и кажется, что на душе немного полегчало…
Да, как же! Полегчает тут. А вы попробуйте жить, когда думаешь только об одном – о том, с кем и что она делает там, в своей квартире. Я тихо позвал:
– Кира!
Однако никто не входит в дверь. Никто не сядет на постель и не погладит меня ласково и нежно. Но почему?
Ну как тут не понять – они, небось, уже собирают свой багаж, а я по-прежнему валяюсь на кровати. Скорей, скорей в Москву!
V
Как ехал в поезде, что говорил, что делал, не в состоянии в точности припомнить. Всё было словно бы во сне. Нет, не во сне, а в горячечном бреду, когда перед глазами возникают сцены, одна другой ужаснее и отвратительней.
Вот вижу сплетение тел на кровати в спальне… Сдавленные крики, стоны… Князь удовлетворённо улыбается, закуривает папиросу, а Кира гладит его по животу… Смеётся…
– Ты знаешь, он такой забавный…
– Кто?
– Да тот офицерик, врач, с которым ты пересылал письмо.
– Знал бы, что он такой «ходок», пристрелил бы ещё там, в госпитале.
– Ну до чего ты у меня ревнивый! – снова рассмеялась.
– Как ты могла? С любовником на этом самом диване, на котором я читал тебе стихи.
– Какие ещё стихи? Я что-то не припомню.
– Да-с, на этом вот диване…
Сказано это почти трагическим тоном, и вдруг:
– Ну и каков же он в постели?
– Юрий, Господь с тобой! Я не могу тебе рассказывать буквально