«Отец передал денег, – вновь заговорила Делия. – Немного».
Агата усмехнулась. Значит, его все-таки мучало чувство вины за то, что не приехал на похороны, иначе откуда взяться такой доброте? Сказался занятым, обрек ее на постыдное одиночество у гроба. Учителя, ученики – все, кто собрался на кладбище – видели: к ней никто не приехал, чтобы разделить ее горе. Можно ли деньгами заплатить за унижение?
Впрочем, пусть. Жалеть себя – удел слабых.
«Ты привезла одежду для траура?»
«Одно платье. Шелковое».
Придется перекрашивать, озабоченно подумала Агата. Покупать слишком накладно. Ничего, на пару месяцев ей хватит и старых.
После чая, не теряя времени, занялись делами. Для сестры Агата выделила комнату, где прежде жила прислуга. Это временно, объяснила она; все равно переезжать на следующей неделе. Пока Делия распаковывала чемоданы, она вымыла посуду и, отослав Тави в детскую, вошла в спальню мистера Клиффорда.
Она принималась за это уже не в первый раз, но так и не смогла заставить себя сложить его вещи. В его комнате, как и в жизни, всегда царил порядок, нарушить который не поднималась рука. Безыскусная простота, аккуратность, верность себе и другим – все это Агата ценила в муже. Таким людям можно доверять, именно на них, честных тружениках, и держится мир. Сейчас, оглядываясь на свой недолгий брак, она видела воплощение идеального союза, где нет места ссорам и страстям. Когда Делия, укрывшись с ней в уголке накануне свадьбы, спросила: «Ты любишь его?» – Агата не нашлась, что ответить. Но разве не была она счастлива все эти шесть лет? Разве уважение и понимание не стоят любви?
Агата провела пальцем по крышке стола, проверяя, нет ли пыли. Взяла в руки круглое стеклянное пресс-папье с бабочкой внутри. Сдвинула с места тетрадь, куда он писал конспекты к урокам. Сейчас она сложит все это в ящик, и ничего больше не останется от мистера Клиффорда, от его внимания к мелочам, от его собранности и готовности всего себя отдать служению. Так, в ящиках, все это и будет храниться в их новом доме, потому что нельзя снова расставлять всё, как было, обманывая себя и других; строить музей, склеп, в безумной надежде, что это возродит человека к жизни. Кому это известно лучше, чем ей? До сих пор пробегает холод по спине, когда вспоминаешь отцовский дом, где в каждой комнате смотрит на тебя с портретов одно и то же лицо. Интересно, ставят ли они по-прежнему лишний прибор за ужином? Два года, изо дня в день, до самой свадьбы, – этот глубинный, суеверный страх, когда видишь в столовой сидящий в кресле пустой сюртук. Он, конечно, просто висел на спинке, но тогда, в шестнадцать лет, ей казалось, что это призрак. Мерцание свечей делало картину похожей на тот готический роман, что они, девчонки, читали вечерами в школьной спальне, забравшись под одно одеяло и сблизив