− И скажешь, назад ты его не ждешь?! – негодовал царь.
− Жду, − смело отвечал мальчик, головы не поднимая. – Он обещал меня на охоту взять, соболей стрелять вам на шубу новую. Это уметь надо. Это дело ладное. В будущем очень мне сгодится.
Вздохнул царь, за голову схватился, а потом отмахнулся устало.
− Поди вон, пока не передумал да не велел тебя кнутом по хребту отходить, так чтобы переломился!
Мальчик не ответил, поклонился и быстро отступил, выскочил за дверь, а там выпрямился, фыркнул зло как конь ретивый и двери язык показал.
− Не шали, − сказал ему стражник, легонько по уху шлепнув для науки.
Не хотел он, чтобы гнев царский на мальчишку обрушился, а Егорка все понимал, тер ухо, которое даже не покраснело от шлепка, дулся, но плелся домой. К розгам он давно привык и знал, что Марья полечит да вкусными пирогами откормит, а когда Добромир вернется и все на круги своя станет, будет ему награда за все.
− Добромир, − задумчиво повторила Огнея, сама не понимая, откуда имя то в эмоциях ребенка смогла найти.
Только произнесла, а картина на блюдце от мальчишки-то отъехала, помчалась по коридору, между залов проскочила и слетела в светлую спальню, пустую, явно брошенную.
Полог кровати был закрыт, на столе в пыли лежали книги. В чернильнице паук поселился, паутину сплел и притих где-то в брошенном на столе пере.
В комнате этой неприбранной и то светлее было, чем в царской зале.
− Его комната, что ли? – спросила Огнея и вздрогнула. Пламя на огарке свечи вдруг вспыхнуло, заискрилось, осветило всю спальню царевича Добромира и быстро угасло, волнение в груди у Огнеи распаляя.
−Уг-ш-гу, − насмешливо выдала Снежа, крепче в жердь свою вцепившись.
− Поняла я. Все я поняла, − пробормотала Огнея, спешно блюдце пряча и с печи слезая, чтобы пояс подобрать да нить распутать.
Кого спасать и от чего − она не знала, но чувствовала теперь очень ясно, что бредет по лесу зло за добром по пятам и никто его не учует кроме сердца ее, потому что так то зло сотворено, от всего оно скрыто, кроме связи вечной – связи, судьбой предначертанной. Все как в книге, которой она давно не верила.
Глава шестая, в которой живет истинный ужас
День в лесу был ясный, но чем дальше в лес уходила черная дорога, вокруг нити ложившаяся, тем больше Булат упрямился. Станет на тропе, бьет копытом, фыркает, дальше идти не хочет, топчется на месте и все тут.
Добромир его не гнал, не бил сапогами по бокам, погладит по шее, вздохнет тяжело и скажет:
− Я тоже идти туда не хочу, еще и перстень этот, будь он неладен, но надо, Булат. Ты же не оставишь меня одного на этой тропе?
Булат фыркал недовольно, воздух бодал ушами, но снова делал шаг, потом даже переходил на галоп.
Когда клубок уменьшился вдвое, и дорога свернула в густой, совсем потемневший лес, где энергия темная сгущалась так, что перстень хотелось сбросить, в стороне вдруг