– Та не очень. Грунт тяжёлый, влажный, плохо идёт. Округа еще болотистая, непроходяга сплошная.
– Уж если это у вас плохо идет, боязно подумать, что у вас хорошо. – Бригадир не услышал. Не без злорадства выслушал Игорь Петрович о неудачах рабочей силы. Не председатель, так лес-батюшка отпор даст!
– А не зря вы объявились. – Бригадир почесал щетинистый подбородок, добрецки подмигнул. – Надо вам кой-чего показать, пока не ушли. – Заговорщически повел за жиденький цуг ещё нетронутых деревцев. А там…
Точно кратером выровненная, лысая, очищенная от леса площадина красовалась бельмом посреди густой чащи. Как будто сила нечистая выжгла жизнь, до самого корня выжгла. Или словно утюгом прогладили ровнёхонький круг, выровняв лесистые бугры и хломишки. Даже травинки не осталось: под ногами хрустели перемолотые кости деревьев – щепки, опилки, безжизненно-сухие, вымученные. Между лесом и участком пролегла искусственная, резко очерченная межа.
«Вырвать всё! Захапать, перемолоть и сожрать! Всё сожрать!» – скалились хищные ехидные морды рабочих мужиков, с довольством глядевших на свой гибельный труд.
– Вот какое дельце. Нашли мы ваш… ну, это, столб, и если б вы не пришли, так бы и сбросили, но столб-то дельный, ручную работу видно.
Игорь Петрович бессильно поморгал, усиленно всматриваясь в резкие черты бригадира. Шутил что ли? Какие столбы? Какие ручные работы? Он, председатель, старожила, каждую ветку знал здесь, но никаких столбов.
– Какие такие столбы?
– Ну, ваш, столб – для красоты ли или в память, не знаю. Тока если вы здесь, может, и оставить захотите или еще чего.
У Игоря Петровича закружилась голова, перед глазами помутнело, ладони обнесло по́том. На просьбу показать – бригадир почти раболепно повел его по кайме лысого круга. «Хрусть, хрусть», – жалился Тупиковый лес под ногами.
Подошли к широкой прогалине. Всем селом звали это место Дубовой рощей. Дуб раскинулся один, рощей не пахло, зато какой исполин! Богатая жила – в обхвате уместил бы одну, а то и две коровки. Крона царская была, под такой листвой встанешь, солнца не разглядишь, света белого не увидишь – настолько густая. Под этим вековым дубом не одно поколение тупиковцев нежилось в младо-страстные годы. Ветер так качал его ветви, с такой лаской, что листья не шумели, шептались, баюкали. Теперь не то… Ветви пообрубили, калека, не дуб, не мощь, хилость одна.
Под рёбрами больно кольнуло у Игоря Петровича. Отвернулся, смахнул непрошеную слезу с ресниц.
– Не узнаете столб ваш, что ли? – нетерпеливо буркнул бригадир. Пришлось обернуться, вглядеться в заскорузлую кору дуба, различить… Игорь Петрович ахнул. На подступах к дубу, в сплетении толстых корней, как по указке божьей, столб пророс. Может, кто из молодых поставил в непокорности власти?
Столб не простой оказался. На тотем али что-то такое больше похож был, с вырезанным лицом старца, ногами в лаптях. Он столь верно пришелся к месту, словно стоял