Лох же, словно пятилетний, прижимался к Купидону и болезненно щурился от ослепительного света.
«Может быть, это Рай?» – безмолвно произнёс он.
«Какой Рай, идиот?! Нам всем уготовлена дорожка в Ад!» – поставил ему подзатыльник Дали.
«Детка, не будь пафосным», – правильно заметил Купидон.
«Тихо вы! – толчком энергии прокатился Андерсеновский крик. – Кажется, я понял, где мы очутились, – таинственно прогремела его идея, – вы только поглядите на эти номера, – продолжала рокотать вибрация, – VIII век до нашей эры, VII… идёмте дальше», – взмахом руки пригласил он, и вся группа двинулась по фарфоровому паркету.
Закрадывалось впечатление, что шагать так они могли бесконечно. Время, как и расстояние, пружинкой то растягивалось, то сокращалось вновь, и было неясно, сколько минут или лет они провели в этом бумажном макете. Порой они натыкались на извилистые лестницы и резкие повороты, и только кабинетам всё не было конца.
1745-1792… 1799-1837… 1809-1852… 1814-1841… 1818-1883… 1821-1881… 1828-1910… 1860-1904… 1868-1936… 1884-1937 – скользили узнаваемые даты.
«Это ведь годы жизни русских писателей! – воскликнул Андерсен. Наткнувшись на знакомые цифры, он окончательно убедился, что на других этажах размещались залы авторов Запада и Востока. – Вы хоть представляете, какую гигантскую птицу удачи мы только что поймали?!» – ахнул юноша, но, к разочарованию, не узрел отражения своего восторга на лицах товарищей.
Любопытство алым факелом плясало в его глазах, и его азарт начал передаваться Лоху.
«Ты хочешь проникнуть в эти комнаты?» – изумился Лохматый. Лично ему не очень-то хотелось впутываться в странные ситуации.
«Именно, – эхом отозвался Андерсен, – и вам рекомендую поступить точно так же», – завороженно добавил он, отдаляясь и не оборачиваясь. Спустя один дрожащий вздох он скрылся за прямым углом поворота, и компании ничего не оставалось, как разбрестись по стерильно чистому лабиринту.
В одиночестве Лох чувствовал себя так неуверенно, словно шёл на операцию по удалению какого-нибудь жизненно важного органа. Внутри живота плескалась холодная липкая слизь, руки стали мокрыми, а лоб покрылся испариной. Лохматый давно не ориентировался в пространстве и не имел понятия, куда ведут его ноги. Плюнув на всё, он повернул первую попавшуюся ручку, над которой знаменовались цифровые закорючки «1883-1924», и оказался в непривычно тёмной комнатёнке.
В её центре стоял худой, болезненный с виду господин, делающий гимнастику. На стене изображалась какая-то пернатая тварь вроде галки. Завидев Лоха, господин прекратил приседать и махать руками и повернулся в его сторону. Из-под густых бровей на него строго глядели глубоко посаженные глаза, и в следующую секунду ладонь Лохматого сама поползла к распахнутым губам. Перед ним стоял сам Франц Кафка,