Профессор вытер платком загривок. Со стороны было видно, как он всё более распаляется, нервничает и сам начинает играть не широко и объёмно, согласно правилам старшинства, а точечно, сверяя свои реакции с действиями нападающей стороны.
«Какого чёрта я согласился на этот курс?» – пульсировал Пухловский, нутром чуя назревающий коллапс свободного диалога, возникшего поверх лекционной программы. Действительно, диалог неприкаянного юношеского нигилизма и «проверенных временем» социальных постулатов постепенно принимал жёсткую и неуправляемую форму.
Пухловский попытался отчаянной репликой про социальную ответственность граждан перед государством прекратить накат студенческого разногласия, но тут к кафедре выбежал какой-то очкарик и перекрикивая профессора обратился к аудитории:
– Бакланы! Бомбит пан профессор. На хрен нам его геморрои!..
Парень зыркнул в сторону лектора и, сбиваясь на подростковую феню, на « великом и могучем“ полурусском диалекте рассказал историю, как его брата-рыбаря за лов сетью без лицензии рыбнадзор сдал прокурору, тот – в суд. Короче, выкатили рыбачку зону строгого режима аж на целых пять лет. „И чё? – сокрушался парень. – У Витьки жинка да два малых. Чем кормить прикажете? Он же рыбарь, от моря башляет. Ему власть ломит в харю: сетью ловить хошь— гони монету за лицензию. А у него деньжат – нема! И куда, – парень сверкнул глазами в сторону профессора, – торчит, блин, эта ваша грёбаная вертикаль?
Пухловский попытался возразить очкарику, но не успел сказать и двух слов, как парень взмахнул рукой и заорал на всю аудиторию:
– Хрена вам!..
К нему подбежали несколько парней и попытались успокоить крикуна, но в этот миг ещё один «оратор» сорвался с дальних рядов, протиснулся к кафедре и визгливым голосом заорал:
– Братва, тусит препод! Валим отсюда!
Что только ни случается с человеком, когда он, «з вернее, не желая включить мозги, машинально подчиняется внешней крикливой доминанте? Наверное, им руководят два тайных пережитка прошлого: некое комфортное ощущение личной защищённости в однородной среде – в стае? И в то же время, возможность реализовать чувство дикаря-разрушителя, от которого нас, видимо, никогда не избавят ни развитие цивилизации, ни собственные духовные упражнения.
Да, опыт далёкого по времени (а может, и не такого далёкого!) «натурального дарвинизма», когда нашим предкам приходилось отстаивать право на жизнь методом естественного отбора, сформировал те самые пережитки, о которых мы только что упомянули. Историческая память о прошлых сражениях, хмель пирровых побед постоянно вторгается в нашу жизнь, путая с небылицами её лучшие замыслы и разрывая в клочья благонамеренные одежды современных гуманистов-интеллектуалов.
Именно этот непредсказуемый никаким системным