– Ктг хорошее, – изрекла рыженькая медсестра, окидывая меня теплым взглядом. Она отошла в сторону – и очередная схватка скрутила меня столь сильно, что я снова закричала.
– Что уж, так больно? – вопросила врача, ощупывая живот своими прохладными пальцами. Боже, прохлада была сейчас самое приятное – потому что мое тело горело от боли.
– Больно, – не узнавая свой осипший голос, ответила я.
– Ой, а с мужиком спать не больно, а рожать больно, – в голосе врача сквозило осуждение, – Ирина! Давайте капельники поставим, пусть женщина отдохнет.
Прохладная жидкость потекла по моей правой руке.
– Это – промедол. Сильная вещь, его применяют военные, так что, поспишь, отдохнешь, а потом – на кресло, рожать.
Врач и медсестра снова ушли. Я прикрыла глаза, окунаясь в забытье. Я честно надеялась, что промедол подействует. Но мое желание проконтролировать ситуацию, не упустить чего-то важного, не позволили мне – ни уснуть, ни забыться сном, ни, тем более, отдохнуть. Я снова горела в агонии боли.
Когда на пороге замаячили люди в яркой медицинской одежде (и я поняла, что они с реанимации), я готова была побежать за ними (насколько это было вообще возможно в моей ситуации). Я знала – они пришли за мной. А это значило лишь одно – впереди ожидало кесарево сечение. Но мысль об операции не пугала меня. Лишь бы дочка родилась живой. Лишь бы эта боль закончилась. Сквозь приглушенный гул я услышала старческий, женский голос:
– Вы чего девчонку мучаете? Неужели нельзя было поставить капельник? Так, Ирина, давай попробуем.
Все закрутилось – завертелось вокруг меня. Люди из реанимации исчезли. Я каким – то образом оказалась уже в родовой палате. Минута, две… Усилия, вздох, снова усилия, и молитва, которую отбивало сердце: «Господи, помоги».
Пасмурный день наполнился криком. Но уже не моим криком – кричала наша с Тимуром дочь.
Тимур
Я услышал щелчок. Потом еще и еще. Болгарин пытался сделать невозможное.
– Ты подписал себе смертный приговор, лживая тварь, – спокойным, будничным голосом вынес я свой вердикт.
Болгарин швырнул пистолет в меня и попытался убежать, но одного выстрела оказалось достаточно, чтобы пуля, вошедшая через затылок, разорвала его лживую морду.
– Ты был кидальщиком, и сам себя кинул, – брезгливо произнес я.
Мы скинули тело в овраг, поросший кустарником. Даже если его найдут, опознать не смогут. А волки с заповедника сделают свою работу. В этом мы были похожи: они – санитары леса, а мы – городов.
Мы выехали из города, и я, наконец, мог позвонить любимой. Гудок, второй, третий – Камила не брала трубку. Я, немного обеспокоившись, набрал Ильнуру.
– Ильнур, у вас там все в порядке?
– Ну, как в порядке. Вроде в порядке.