Час икс был назначен на вечер субботы. В пятницу Исмаил подошел ко мне и сказал.
– Завтра на пустыре, что на востоке за городом, в 5, понял? А не придешь, мы и тебя, и папашу твоего, и сеструху твою того. Понял?
Я молча смотрел на Исмаила и ничего не отвечал.
– Так ты понял?
Я видел, как сжались его кулаки, как он хотел меня ударить, но, видимо, было не позволено. А я молчал и ничего не отвечал.
– Так ты, гнида, понял? В последний раз спрашиваю?
Я упрямо не говорил ни слова и смотрел Исмаилу прямо в глаза, как любил делать Бешеный. Я видел, что он нервничает и злится.
– Я тебя, тварь бл… я, еще раз спрашиваю, понял ты или нет? – теперь он уже почти кричал.
– Ты уж спросил в последний раз, а это после последнего, – ответил я и пошел прочь.
Но Исмаил догнал меня и схватил за рукав.
– Ты понял.
В ту ночь я не спал ни секунды. Поначалу просто не мог, а потом уже не хотел. Быть может это была последняя ночь в моей жизни, а я ее просплю. Я открыл окно, сел на подоконник, свесив ноги на улицу, и посмотрел на небо. Оно было чистым, без единого облака. Кое-где были видны звезды, и даже Большая Медведица бледно вырисовывалась на городском небосклоне, если приглядеться. В какой-то момент открылось соседнее окно в комнате отца, и я почувствовал запах табака и понял, что он не спит. За окном был май, где-то далеко пели птицы, и теплый ветер доносил дурманящий дух цветущей черемухи. Учебный год подходил к концу, и я почти выправился, во всяком случае по физике и математике имел твердые четверки, а по химии даже 5. Все как-то начинало налаживаться, и вдруг так не кстати мне предстояло завтра умирать. А может убежать? Куда? Что я буду делать? Да и бежать, как последний трус, я не мог. Смерть так смерть. Я подумал об отце, бабушке, сестренке. Мне стало невыносимо всех жалко. Как справятся они с еще одной смертью, когда та, мамина, еще не успела забыться? Наверное, я виноват перед ними. Очень виноват, но теперь уже ничего не изменишь. Я тихонько прокрался на кухню и поставил на плиту чайник. Неожиданно вошел отец:
– Ты чего не спишь, сын? Пятый час уже.
– А ты чего?
Он засмеялся:
– Да не спится как-то. Так ты решил свои проблемы?
Я утвердительно кивнул головой.
– Точно? Сам справишься? А то, может, подстраховать?
Он говорил так, словно знал о завтрашней встрече. Но откуда? Нет, вряд ли, я ничего никому не говорил. Да и эти мерзавцы вряд ли стали болтать.
– Тогда иди спи, – и вдруг он подошел и обнял меня. Как не делал уже очень давно. И от этого мне стало еще хуже. Ели сдерживая слезы, я ушел в комнату и заплакал. А вместе со слезами из меня выходили боль, страх, ненависть, оставалась только пустота, бессмысленная и глухая.
Вы знаете, о чем думал Христос, когда шел на Голгофу по пыльным улицам Иерусалима? Когда его ноги, с трудом передвигаясь по раскаленной дороге,