– Хорошо, – словно предчувствуя свою судьбу, он долго глядел ей в глаза. – Давай сделаем, как хочешь ты.
Для нее это выстрелило, как «три». Первая часть ее плана сработала.
Так началось противостояние, ее – с одной стороны, с другой и с ней – Андрея и Алекса. Но в ту секунду ей стало страшно. Ей показалось, что Ресль понял, кто она, и вот-вот сорвет с нее маску. Хотя на деле с чехом происходило другое: Алекс сейчас просто искал с ней мира.
– Пойдем, возьмем такси. Руководи, – и он ей улыбнулся.
Сердце забилось в горле так сильно, словно он сделал ей больно. Но он и сделал ей больно. Он снова прощал ее, а она снова ему лгала. Использовала его и врала, чтобы избежать расставленной на нее мышеловки. Использовала его и раньше, как тыл, когда планировала побег из дерьмового мира, созданного для нее Чудотворцем. Использовала, чтобы хоть раз, без вранья, отчаянно позволить себе любить. И чтобы узнать, хотя бы раз в жизни, что значит быть с мужчиной, которого так любишь ты и которого нет дороже.
Кто виноват, что их судьбы снова соединились? Кто виноват, что, сходясь с ним в Праге и в Питере, она фактически не оставила им двоим выбора? И кто виноват, что сейчас она, храбрая, умная, распрекрасная, стоит и боится смотреть ему прямо в глаза? Все это – она…
Прощание навсегда – это, наверное, самое страшное. Но в эту секунду она осознала, что всё, конец. Она отпустит его. Он из другой жизни – из той, где грязь, кровь и смерть бывают только на сцене. У него иная судьба, и он еще будет счастлив. У нее же – неизбежность и путь, возможно, ведущий в небытие. А прощание… То, настоящее, оно не сейчас. Оно было утром в гостинице, когда она молча, без слов признавалась ему в любви и также безмолвно плакала.
«Я сделаю все, чтобы ты забыл обо мне. Поверь, больно больше не будет. Просто я люблю тебя навсегда», – и она ему улыбнулась.
Дальше стало чуточку легче. Убивая эмоции, но, прежде всего, жалость к себе, ты становишься немного сильнее. Она даже вполне дружелюбно позвала его за собой:
– Пойдем, там стойка такси.
И теперь всю дорогу до «Лейпцига» она старалась бойко трещать ни о чем, заполняя малейшие паузы. Обращала внимание чеха на то, как изменилась Москва. Рассказывала что-то о каждой дорожной развязке. Указывала Алексу на какие-то «интересные здания», у которых «о, сейчас тебе расскажу! потрясающая история». Она не могла сделать лишь одного: позволить ему дотронуться до нее. Иначе тогда с ее стороны точно будет град слез, и Алекс (который в ряде случаев вообще, как Исаев) сначала испугается, как все мужчины, а затем лаской и волей дожмет ее до признания со всеми отсюда вытекающими.
Но Ресль (чего она не ждала), прислонившись плечом к двери такси и полностью развернувшись к ней, молчал, рассматривая ее лицо, и вроде как с интересом слушал. Минут через двадцать, хорошенько замылив Алексу мозг, она, бросив взгляд на таксиста (этот тоже слушал ее), перешла на чешский язык и переключилась на более