Ваши вопли во тьме.
А Сервантес Дон Кихота
Взял и выдумал в тюрьме.
Дон Кихот на перепутье
Сколько в одежде дыр,
Столько на теле ран.
Очень просторен мир,
Много на свете стран.
Куда направить коня?
Где больше опасностей будет?
Который путь весел и труден?
Куда направить коня?
Рыцарю страшно
Какая-то тень легла на костер.
Поднял глаза, посмотрел в упор
На серую, как смерть, старуху.
Костер от страха задрожал и потух.
Во весь свой рост спокойно встал,
Поклонился низко, как кланяются даме:
«Сеньора Смерть, я вас узнал,
Идемте, я готов следовать за вами».
Старуха засмеялась, будто посыпались костяшки,
Сухим языком губы облизывает:
«Вы ошиблись, синьор, я – Жизнь».
И в первый раз рыцарю стало страшно.
Музе
Благодарю тебя, мой друг,
Моя неласковая Муза,
Что без обетов, без порук
Верна нелегкому союзу,
Что глаз закрыть не смела ты
Меж горя, голода и зла,
Что ни одной людской беды
Ты от себя не отвела.
Мы спустимся с тобой на дно,
Умрем и, может быть, воскреснем,
Коль скоро будет нам дано
Нетленную придумать песню.
Её не забыть
Екатерина Федорова
Огромное спасибо Екатерине Сергеевне Федоровой, она первая, сохраняя драгоценную для многих память об Елене Ильзен, собрала в своей статье воспоминания ее близких, сведения об истории ее семьи, собственные размышления о ее жизни, личности, поэзии. Вот эта статья1.
Та, о ком пойдет речь, принадлежала к российской ветви потомков шотландского рыцаря Моллесона, служившего королю Ричарду Львиное Сердце. Это экзотическое обстоятельство не имело особого влияния на ее судьбу и мироощущение, но в чем-то сродни ее образу. Да и само по себе любопытно, почему не упомянуть о нем вскользь?
Близкие звали ее Алей, Аленой Ильзен, а в русскую поэзию она вошла как Елена Алексеевна Ильзен-Грин2. Вошла уже после своей смерти, в 1991 году, и та тоненькая книжка издательства «Возвращение» почти не была замечена. Читатели той поры, оглушенные гигантской волной перестроечных публикаций, не расслышали этого негромкого, но очень своеобычного голоса.
При жизни Елена Ильзен с неуемной и целеустремленной энергией помогала всем, кто нуждался в участии, – бывшим политзаключенным; гонимым, но сохранившимся в советское время толстовцам (о судьбе которых общество и не ведало), бездомным собакам, каждую из спасенных называя одним-единственным именем Чара.
Сдержанная, суховатая, ироничная манера держаться этой рафинированной дамы, породисто-горбоносой, аристократичной, обладавшей острым язвительным умом, владевшей искусством литературной беседы, умевшей подать внезапную меткую и колкую реплику хрипловатым, чуть треснутым голосом, блестяще понимавшей