Начало же будет невеселым. Ведь героиня и отчасти автор книги смолоду угодила в ГУЛАГ. Отца расстреляли, мать и сестру посадили, маленькую дочь отправили в детдом. И стихи, которые должны быть услышаны прежде всех рассказов ее, о ней и около, там писались, в лагере. Они суровы, тревожны, печальны. До улыбок ли тут?
Всё так. Но книга, составленная любившими Елену Алексеевну Ильзен-Грин в память о ней, требует солнечного зайчика даже на самом мрачном фоне. Слишком остроумной, яркой, смелой она была, слишком пренебрежительно фыркнула бы, если бы в её честь кто-то вздумал закатывать глаза, надувать щёки, трагически вещать. Это под запретом, а значит, остается лишь сказать, что здесь собрано то немногое, что сохранилось из написанного Еленой Ильзен, и то, что некоторые из знавших ее поведали о ней. Уж как сумели.
«Стихи надо писать!» – такими неожиданными были последние слова, которые я от неё услышала. В больнице, на прощанье. Почему? Ведь она сама давным-давно их не сочиняла и не знала, что я таки изредка исподтишка кропаю вирши. Это был не завет изъясняться непременно в рифму и в столбик, а подначка к красивой игре назло унынию, которое ей, умирающей, было скучно читать на физиономии собеседницы.
Но стихов, посвященных Елене Алексеевне, у меня так и нет. Не сумела.
Елена Ильзен-Грин
Цикл «Война»
Мальчику
Обрили голову наголо
И сказали «Воюй!»,
И смерть обнаженная, наглая,
Первая встретилась в бою.
Вместо невесты,
Которой еще не приискано,
Вместо мамы и вместо
Жизни от двадцати до восьмидесяти.
Смерть
Издыхающим дальним рокотом
Потревожена звездная твердь.
Как гулящая баба, шатается по полю
Развеселая пьяная Смерть.
Красные пальцы. Никак не поймешь —
Маникюр или кровь на ногтях.
Господи, помилуй! Спаси, Боже!
А рядом кто-то кричит «Ура!».
Слепому
Заклубилось чертово курево.
Рванулся назад.
Увидели смерть и умерли
Глаза.
Чей-то ряженый-суженый
Наощупь свой дом узнал
И принес ненужные
Седые глаза.
«Меняю жену на табак…»
Меняю жену на табак.
Это так.
Хорошо бы «табак» рифмовать с «кабак»,
Да закрыт кабак, и замок с кулак.
Моей девочке очень холодно,
А девочке две недели.
Это ли не молодость…
Мы вчера ели, ели, даже всего не доели!
Говорит диктор из Ленинграда.
А что он сегодня ел?
Боже, как много надо
Человечьему маленькому телу!
Должна же быть романтика.
Конечно, есть.
Ходит девушка в шинели и с бантиком,
Все ей отдают честь.
Вот отнесло в сторону
Человечью пятипалую руку,
Кончилась чья-то молодость,
А рядом еще ухнуло.
Ребята, не Москва ль за нами!
Умрем же под Москвой!
Салют
Чтоб веселым фейерверком
Разлетались звезды,
Сколько жизней исковеркано
Просто.
Рассыпайтесь, звезды, ярче,
Кровью политые,
Открывался просто ларчик —
Нету вас, родные.
Вечная слава героям,
павшим за свободу
и независимость нашей Родины!
Значит, пройдены
Рана, госпиталь, последние минуты.
А наутро
Долговязый труп
Волокут
В братскую могилу —
С чужими, немилыми.
Слезами не полита,
Песочком не посыпана
Могила та
Забытая.
Плачет жена, мать —
Мой родимый не придет,
Мой кормилец не придет,
Некого мне ждать…
Танк
Он стоит, исковерканный и большой,
А кажется маленьким и нестрашным.
А чтобы он уж наверное не пошел,
Кругом