«Зло открывается нам как путь к добру», – определит ключевое звено метафизики позднего Сковороды В. Зеньковский. Определит, может быть, в силу важнейшей для русской философии темы «злого добра» и «доброго зла». Да и сам Сковорода выскажется недвусмысленно, смешав все в одном громокипящем кубке: «Что есть Библия, если не мир? Что есть мир, если не идол деирский? Что есть золотая глава его, если не солнце? Что есть солнце, если не огненное море? Не все ли переплывшие мучаются в огненной бездне?..»
Три недели
– Не смешно ли, что все в пекле, а боятся, чтобы не попасть? – спрашивал он своего друга Михаила Ковалинского. А тот и не знал, что ему ответить. Обманул его «проклятый Иерихон», высший свет удалил его от себя самого, усыпил доверие к внутреннему голосу, остудил жар истинного любомудрия.
Девятнадцать лет бродил Ковалинский в блестящей пыли богатых столиц, «свет облагодетельствовал его своими дарами, наложил на него сон, дал ему жену, друзей, приятелей, благодетелей, житейские связи и выгоду… Он увидел в счастье – превращение, в друзьях – измену, в надеждах – обман, в утехах – пустоту, в союзах – ненадежность, в ближних – охлаждение, в своих – лесть».
«Удрученный, изможденный, истощенный волнениями света, он обратился к самому себе, собрал рассеянные мысли в малый круг желаний и отбыл из столицы в деревню, так как надеялся там найти берег и пристань в своих житейских бурях, – продолжал рассказывать о себе Ковалинский. – Но свет и там все исказил. В глубоком одиночестве он остался один, без семьи, без друзей, без знакомых, в болезни, в печали, в беспокойстве, без всякого участия, совета, помощи и соболезнования».
«Божий промысел увидел его на развалинах бытия его, воздвигнул дух мудрого, сердце друга. Семидесятитрехлетний Сковорода, одержимый болезнями старости, несмотря на дальний путь, ненастную погоду и всегдашнее отвращение к этому краю, приехал в деревню к другу своему, в село Хотетово, в двадцати пяти верстах от Орла, чтобы единственному разделить с ним ничтожество его…»
Эта встреча произошла в августе 1794 года, и она оказалась последней…
«Как лекарства не всегда приятны, так и истина бывает сурова», – не раз говорил Григорий Варсава. Слово в слово повторит это в 1852 году о. Матвей Константиновский больному и изможденному Гоголю. С той лишь разницей, что за свои слова Ржевский священник предстанет в мифологическом сознании мрачным средневековым религиозным фанатиком.
Сковорода застал своего друга в отчаянном положении; и мудрые беседы, которые возвысили ум, чувства и желания Ковалинского,