– Простите меня великодушно, – проговорила цыганка, делая паузы между словами. – Побоялась я сказать вам там в одиночестве. Думала, скажу – поколотите.
– Говорите, – решительно сказал Травин, доставая с кармана пятирублевую ассигнацию. – Вот, как и обещал. Говорите.
– Не надо денег, – отстранила она руку Алексея. – За такие известия не платят.
– Возьмите, – процедил он сквозь зубы.
– Ладно, милые мои. Сами просили. Я не хотела. Так знайте же, – она сделала глубокий вдох, словно вновь собралась исчезнуть в темноте и продолжила. – Девушку вашу постигнет горе, ее ждет трудная дорога, по которой она будет идти одна, хотя окружена будет роскошью невообразимой. И случится это очень скоро. И умрет она в одиночестве. Правда, – гадалка едва шевельнула губами, – есть надежда на вашу встречу. Но она ничтожна.
Давно стих шум табора. Алексей и Елизавета продолжали стоять посредине дороги, прижавшись друг к другу. В пыли лежала скомканная пятирублевая ассигнация. Свет от луны чертил узкую длинную дорожку по улице.
– Какие большие звезды, – тихо сказала Лиза.
– Какие яркие звезды, – добавил Алексей.
– Нас не будет, а они останутся, – продолжила она.
– И будут всегда там, где мы их сегодня видим, – вздохнул он.
– Ты знаешь, – Травин чуть отстранился от девушки, посмотрел ей в глаза. – Я стану художником, нарисую звездное небо. Это будет большая картина. Ее разместят в лучшем дворце столицы. На самом видном месте. Это будет наше с тобой небо. И ты, как-нибудь зайдя во дворец, увидишь картину и поймешь, что я где-то рядом, и найдешь меня.
– Правда? – всхлипнув спросила она.
– Клянусь, – перекрестился Алексей.
…Травин сидел возле открытого окна, вдыхая ароматы черемухи, протянувшей ветви до окон второго этажа. Кружилась голова от приторно-сладкого запаха, но он и не пытался закрыть окно. Пересиливая усталость, вспоминая последнюю встречу с Елизаветой, он снова и снова задавался вопросом: почему, приехав в город, не бросился на ее поиски? Почему не искал Лизу, когда случилось несчастье? Ведь вместе с получением страшной вести о гибели во время пожара семьи Богдановых он был уведомлен – девушки в тот роковой вечер дома не было.
Рядом на подоконнике лежал аттестат. Алексей открыл документ, пробежал по нему глазами:
«От Императорской Академии художеств уволенному из мещанского общества комнатному живописцу Алексею Травину в том, что он в вознаграждение за хорошее искусство в комнатной декоративной живописи, доказанное сделанным им без всякого постороннего пособия в присутствие г. ректора сей Академии Шебуева рисунок – по части вышеозначенной живописи и другие работам, им, Травиным, на усмотрение Академии предоставленным по силам Высочайше утвержденного…»
Травин прервался, снова пробежал сверху донизу лист и сосредоточился на последнем предложении. Ибо оно и имело