Было мне лет восемь – девять, у какого-то дальнего родственника на Перовом Поле собралась обширная компания. Сохранилось даже фото, как память об этом застолье. Тогда меня поразил громадный, тарахтящий мотоцикл «БМВ». Его собственный трофей в память о минувшей войне или перекупил?
И ещё запомнилось, как мы также втроём, всей семьёй, ездили к брату отца на шоссе Энтузиастов. А заодно посетили Измайловский парк. Возможно, это бы и не врезалось в память, если бы не самолёт. Настоящая боевая машина стояла на парковой площадке, где впоследствии каждое лето выращивали огромное мозаичное панно из живых цветов с портретами Ленина и Сталина. Тогда этого произведения социалистическо-ботанического реализма ещё не было. И мы, дети, с благоговением залезали в открытую кабину лётчика. Вероятно, это был советский истребитель.
И отчётливо запомнился отец – в белых брюках! Была такая советская мода в те годы!
А вдвоём с отцом мы ходили лишь два раза! Два – за все годы детства! Если не считать посещения общественных моечных заведений.
Он со мной сходил в мастерскую приклёпывать коньки к ботинкам. Тогда их раздельно продавали. Мастерская была где-то далеко от дома, и мы поехали вместе.
Во второй раз отец повёз меня на улицу Радио в гости к какому-то инженеру. Тот сам собрал телевизор, радиоприёмник и электропроигрыватель граммофонных пластинок. Отец сделал под эту техническую троицу специальную тумбу-этажерку. Шёл 1950-й год, я о телевизоре ещё ничего не знал, никогда его не видел. И, пока взрослые отмечали праздник (это было седьмого ноября), я, не отрываясь, заворожённый, просмотрел два «лживых» (по выражению Анатолия Рыбакова) фильма Михаила Ромма подряд: «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Что в этих фильмах правда, а что ложь – я об этом не задумывался и судить не мог. Я смотрел телевизор! Из первого фильма мне больше всего почему-то запомнился Керенский (наверно, потому, что я впервые увидел «главного врага революции»). А из второго – как рабочий-солдат ходил по Смольному: то всё пытался собственными глазами увидеть вождя мировой революции, то искал кипяточку, наткнувшись на этого самого вождя, но не признав в этом плюгавеньком картавом мужичонке такового.
И как же я мечтал с отцом сходить в театр! Но он сам не ходил, ему это было чуждо, и ни разу не купил билеты для меня и мамы. Даже ни разу не заикнулся об этом. И в кино мы с ним не ходили, и в цирк, и на ёлку. А я ни разу не намекнул, не попросил его о таком культпоходе.
И ни разу он не ездил вместе со мной в Сергиевку, где я каждое лето до седьмого класса проводил каникулы.
И ни разу он не был в школах, где я учился. Ни в одной. И никогда не интересовался, что я читаю, с кем дружу, как я учусь. Я даже за него несколько лет (с пятого по седьмой класс) подписывал школьный дневник! Однажды, правда, я обратился-таки к нему за учебной помощью. В пятом классе забуксовал по математике,