Но, окончив медучилище, девушки разъехались по рабочим местам. Мамин гостиничный доход прекратился.
То ли кто накапал в финорганы, оттуда зачастили с проверками, и мама испугалась, то ли просто я повзрослел, и взаимоотношения полов могли озадачить заботливую маму. Но даже когда я служил в армии, квартиранток больше не было. Хотя маме без меня стало одиноко и очень тяжело саму себя обеспечивать.
Все эти факты маминых доходов доказывают, что дополнительный, не зарегистрированный и не обложенный налогом доход был повседневностью даже в жёсткое советское время.
Рождённый в жару был обречён умереть в раннем возрасте
«Благодарю, что не умер вчера…»
Хлопоты у мамы со мной маленьким были не только такие – одень, обуй, накорми. Ещё – лечи от частых болезней. И это не случайно.
Михаил Булгаков в письме от второго августа 1938 года к жене Елене сообщил: «Жара совершенно убивает». Было свыше тридцати градусов по Цельсию. На следующий день, в такую же жуткую жару, родился я. Лишь пятого августа Булгаков с облегчением сообщает: «Жара упала!!»
К моей семье великий писатель лично никакого отношения не имел, просто и он, и мои родители, а потом и я, жили в ту жаркую пору в одном городе – Москве. И письма Булгакова – документальное доказательство, что донашивать и рожать меня моей матушке, при отсутствии тогда кондиционеров, было нелегко. Да и Гидрометцентр как-то официально подтвердил (сам слышал по радио), что в один из первых августовских дней 1938 года был зафиксирован суточный рекорд жары за всё время метеонаблюдений.
Попутно замечу: тогдашняя тяжёлая погода, видимо, ускорила смерть Константина Станиславского. Великий режиссёр скончался седьмого августа 1938 года.
Я потому заговорил о той давней температурной аномалии, что рождающиеся в жару дети обречены постоянно страдать от простудных заболеваний. Я так думаю. Возможно, это подтвердят специалисты. Это подтверждает моё детство.
Сохранилась фотография: лежу я голенький, полугодовалый крепыш, ручки-ножки – как туго перевязанные сардельки. Ну, прямо прообраз для «голышка» – знаменитой советской целлулоидной игрушки. И ничто не предвещает, что через три месяца моя мама навсегда распрощается с этим здоровячком.
Меня сдавали в ясли, там я тяжело заболел: то ли пневмония, то ли ангина с очень высокой температурой. Я посинел. Чтобы не видеть, как я умираю, мама накрыла меня подушкой. А что она могла поделать? Детская смертность в те годы была ужасающей. Напомню, я у моих родителей уже был третьим ребёнком, а мама родилась в семье, где на свет появилось тринадцать детей, но до взрослости дожили лишь пятеро. Распространённое на тогдашней Руси явление. Количеством перекрывали низкое качество медицины и тяжёлых бытовых условий.
Когда я под подушкой утихомирился,