Я написал на ней: Dixi et animam levavi (Я сказал, или высказался и облегчил душу [по-латински –
ред. ]). Я не знаю, кому принадлежит это выражение; чуть ли не Мартину Лютеру. Я хочу сказать, что то, о чём я писал в своих мемуарах, было велением, побуждением animi mei.
[11] Все эти воспоминания властвовали над моей душой и требовали от меня, чтобы я о них написал и вот: Dixi et animam levavi. Вы знаете, с чего началось моё писание мемуаров: Вы затронули во мне страницы прошлого из истории alma matris nostrae
[12], а потом цепной реакцией пошли и другие Memorialia.
[13] Вы подогревали моё писание, я писал и писал их с мыслью, что может быть, кто-нибудь их почитает и вспомнит о том, о чём в них написано. Теперь я знаю, что по крайне мере два человека – Вы и Павел Степанович – их читали, и, пожалуй, «с меня и довольно сего сознанья». Я уже писал Павлу Степановичу, что если он найдёт их заслуживающим внимания, то включит их в тот фонд, который он собирает. В них всё-таки отражено прошлое. Я боюсь, что с моей стороны, было бы нескромным и претенциозным говорить о посвящении их кому-либо: вот-дескать нашёлся какой-то писатель, но всё-таки хочу сказать, что мне хотелось бы, если Вы не будете возражать, передать их Вам на Ваше полное усмотрение, а именно: кодифицировать их, может быть, произвести некую корректуру и т. д. Я думаю, что всё это нужно сделать в контакте и по совету Павла Степановича. Я прилагаю настоящее письмо к моему последнему мемуару о Тече, как своего рода официальный документ, то, что по-латински называется testamentum.
[14] Я очень благодарен Вам за участие Ваше в моих мемуарах, а именно за то, что Вы иногда давали им направление, хотя бы[ло] очевидно, что мысли наши совпадали. Я также очень благодарен Вам и Павлу Степановичу за сердечное отношение ко мне…».
[15]
Тогда же Павлу Степановичу он сообщал: «Недавно я отправил последнюю тетрадку о Тече Ивану Ст[епановичу] с эпиграфом: Dixi et animam levavi. Я на самом деле своими мемуарами облегчил душу, а то все эти персонажи стояли над моей душой и твердили: напиши, напиши. …
Теча, как видно, принесена в жертву победному шествию прогресса и культуры и о ней ничего не останется в памяти потомства, если только.… Теперь, когда старое уходит или уже ушло, так хочется что-либо оставить на память и обидно, почему раньше не приходила в голову мысль, например, собрать материалы по истории теченской церкви и самой Течи».[16] Таким образом, он считал необходимым сохранить для потомков свои мемуары.
«Очерки по истории Зауралья» стали второй главной темой мемуаров В. А. Игнатьева, наряду с «Духовной школой накануне Октябрьской революции» (трилогия). В письмах он сообщает, что любой, кто заинтересуется его воспоминаниям, может привести в желанный ему вид.[17]
В 1964–1970 гг. для Уральского архива литературы и искусства, который был организован В. П. Бирюковым, В. А. Игнатьев по памяти восстановил и в значительной степени повторил «пермскую коллекцию», в то же время, дополнив её новыми воспоминаниями. В. П. Бирюков составил статью «Бытописатель В. А. Игнатьев
