114
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «Это был по существу смотр хозяйских достатков теченского населения. Тут можно было видеть тройку лошадей знаменитых теченских ямщиков Кокшаровых во всём блеске их упряжки: хомуты с красными подкладками (подхомутниками), что было высшей модой, сбрую – шлеп, седелки в медных бляшках, гарусные возжи, кашевку с ковровым рисунком на кошме. Красовался серый с яблоками конь Новиковых, Лысанко Александра Степановича Суханова, резвачи Семёна Осиповича Лебедева и прочие знаменитости. В большинстве же были рыжки, бурки, голубки, мухортки и прочие, не блещущие ни видом, ни сбруей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 87–88.
115
Там же: автор объясняет это обличение следующим: «Потребность проявить себя в движении, неограниченном никакими рамками. Эта потребность у русских людей возникала перед переходом к другому режиму жизни, ставящему границы такому поведению по тезису: грешить так грешить, чтобы было в чём каяться. Известно, что существовал в древней Руси обычай грешить на Рождестве, чтобы очиститься от греха в крещенской купели. Масленица была преддверием Великого поста, как язычество исторически предшествовало христианству, и она являлась рецидивом к первому. Историческая роль христианства, вследствие чего оно признаётся прогрессивным явлением, было то, что оно смягчило нравы язычников, но по закону атавизма у принявших христианство, остались черты язычества в быту. Эти черты оста[ва]лись в быту русских людей на протяжении веков и, гармонизируя с характером русских людей, обусловили широкий тип его. Этим объясняется живучесть масленицы в быту русских людей» // Там же. Л. 93–94.
Завершает «свердловский» очерк «Масленица» автор антирелигиозным пассажем: «Изменить этот быт могло только изменения бытия русских людей, что подтвердили события, вытекающие из Великой соц[иалистической] революции в России: масленица теперь утратила свои главные черты, и должна быть признана пережитком прошлого, как и христианство, с которым она уживалась» // Там же. Л. 94–95.
116
В очерке «Великий пост» (30 июля 1965 г.) в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор подробно описывает свои первые детские ощущения от Великого поста: «Мне было, вероятно, лет шесть-семь, когда в один из дней Великого поста, под вечер, я слушал этот унылый звон, приглашающий к вечерне. Был весенний день, солнечный, тёплый. Солнце клонилось к горизонту, но светило ещё достаточно светло. Я стоял у катушки, что была у нашего дома. Она уже разрушалась от таяния. Помню, что около купола церкви, имевшего вид редьки, обращённой «хвостом» в небо, летали и «галдели» галки. Я наблюдал, как к церкви подходили мужички и бабы, говевшие в это время. Унылый звон вызывал в моей душе гнетущее настроение вопреки впечатлению радости от нарастающей весны. Этим, очевидно, и объясняется, почему этот звон по закону контраста поразил меня и запомнилс�