Стал я рассуждать. Как ни верти, а раз деньги плачены – расшибись, но музыку надо выдуть! Старания, то есть, побольше приложить. Дунул – аж под темечко шибануло! И с этой натуги пошла музыка. Но только с другого конца – которым я на лавку устроился.
Что ж это, думаю, за безобразие? Такую музыку я и без трубы сызмальства выдувал, так, что портки трещали. Да только это искусства не хитрая. Не знаю, как у вас в городе, а у нас в деревне ей каждый обучен.
Дед снова усаживается на чурбак, крутит новую самокрутку, и, хитро скосившись на меня, спрашивает:
– Вот ты бы духом не упал?
И тут же за меня отвечает:
– Упал бы. Тут любой сковырнется. Но не Чапай! Стал я разным манером в трубу рычать и пищать. Оно, конечно, занятно вышло, да только не по-командирски. С такой музыки куры нестись не станут – легкомыслие одно. Что ты будешь с ней делать! Нет, труба – вещь, безусловно, культурная и в хозяйстве не пропадет. На худой случай, думаю, самогон через нее гнать выучусь, или махорки набью доверху – курить хватит до самого сенокосу. Да только вот музыки-то жалко. Бабка, опять же, если про копейку вызнает, всю плешь проест… Тьфу!
И вот таким манером переживаю свою горю, а губ от трубы в задумчивости не отымаю. И, понимаешь, как только плюнул с досады, тут у меня и выскочила музыка! Вот, думаю, какой подвох в искусстве спрятан! И давай тем же манером продолжать.
В общем, бился, бился – марша, конечно, с первого разу не вышло. Но одну ноту командирскую я с нее достал. Слыхал, как паровоз на станции матюкается? Ну вот и у меня не хуже получилось. Протя-ажно так, звонко… И так я эту ноту на разные лады отрепетировал, что заслушался сам себя – как божьей росой умылся! И, опять же, если у меня музыка с двух концов выходит, так это, размышляю, уже и целый оркестр сорганизовался?!
А тут уж и бабка моя коз у калитки муштрует. Ох, думаю, надобно порадовать старуху! Чтобы, значит, как зайдет она, сюрпризом из-под двери ей в прям в ухи всю силу своей искусствы и адресовать! Набрал я воздуха поболе, и как только она в дверь проникла, я ее музыкой и оглоушил.
Аж зажмурился с натуги! Хорошо вышло, с настроением. Спервоначалу грозно так, навроде как бугай ревет, когда слепни заели. А к концу, как воздух из нутра повышел – какая-то лиричность грустная, будто кобеля поленом зашибли, или поросенка через две улицы колют…
Перевел дух, собой довольный, глаза открыл. Гляжу – все. Точно! Кажись, снесла моя бабка яйцо…
Дед Чапай умолкает, лезет в карман за спичками и долго курит, глядя на огонек своей самокрутки светлыми голубыми глазами. Спрашиваю, стараясь быть серьезным:
– И что?
– Чего – что? – ворчит он недовольно.
– Ну… научились куры по команде нестись?
– А… –